КРОВАВАЯ ГРАФИНЯ
(Портрет вампира на фоне венгерской истории) - продолжение

    В большой общей комнате на первом этаже танцы продолжались всю ночь. Оркестр состоял из цыган и флейтистов, специально привезенных из Италии. Там были флейты, цимбалы, рожки, волынки и кобожи — венгерские гитары. Было очень холодно, кто-то все время входил и выходил, двери были почти постоянно открыты, и поэтому все гости были тепло одеты. Вино в больших кувшинах из красного фаянса ходило по кругу, горячее вино со специями разливали в кубки из серебра и золота. У каждого мужчины на поясе висел кинжал в ножнах красного бархата, а шляпы были украшены перьями ястребов. Они носили ожерелья из кованого золота, а застежки на их накидках были усыпаны сверкающими драгоценными камнями. На каждом были сапоги из тончайшей кожи, так что звук шагов был приглушен, и все же музыка, возбужденные голоса и звон бокалов производили неимоверный шум.
    Свадьба дочери герцога Дьердя Турзо произвела такое глубокое впечатление на летописцев того времени, что даже записи бесчисленных меню дошли до нас почти через четыре столетия.
    В середине длинного стола, который вместе со скамьями составлял всю меблировку зала, стояли три серебряных подноса с серебряными же тарелками. Стаканы были наполнены, но обычно никто не пил до второй перемены блюд, и дамы, несмотря на то что пользовались большой свободой, не должны были чрезмерно увлекаться крепкими венгерскими винами. Соус ели, макая в него хлеб, и рядом с каждым гостем лежала коврига, которой хватало надолго. Было модно есть быстро, так сказать, по-мужски. Для мяса нужны были сильные челюсти. Повара не жалели соли, лука, чеснока, перца и шафрана. Подавались в виде приправ также семена мака, голубая нигелия из Дамаска шалфей.
    Во время пиршества певцы развлекали гостей напевами на различных языках и диалектах, но больше все венгерскими песнями и балладами, скорее меланхоличными, чем веселыми.
    Слегка наклонившись вперед, Турзо поглядывал на величественную Эржебет, сидевшую за столом тремя местами ниже него, и если он и выглядел задумчивым такие мгновения, то лишь потому, что опасался необходимости в скором времени изменить свое отношение ней. В ее неизменно прекрасном лице он пытался разглядеть предательские знаки вампиризма, о котором глухо шептались все вокруг. Никаких проявлений жестокости в поведении Эржебет он не замечал, но и мягкости ей недоставало. Никогда на лице ее не было тени улыбки или веселья, и всем была известна ее надменность. У нее были дети; но все они были далеко нее. Она могла бы жить со своей родней, Миклоин Зриньи и Анной, или взять к себе в Чейте сына Пала, которому едва исполнилось десять лет, но жила одна, окруженная внушавшей чувства ужаса прислугой. Когда герцог спрашивал кого-нибудь об этом, никто не отвечал ему, кроме родственников, уклончиво говоривших о ее болезни, испокон веку поражавшей род Батори Делавшей ее отчужденной. И герцог, в прошлом, несомненно, имевший особые причины для внимания ней, теперь колебался перед грозной смесью наследственного безумия и дьявольского вмешательства; он спрашивал себя, не есть ли все это, в конце концов лишь преувеличенные злыми деревенскими языками проявления тяжелого характера и женских капризов?
    Конечно, герцог не мог знать, что если на протяжении недель Эржебет выглядела спокойной и даже раскованной, то это означало, что мысли ее были заняты воспоминаниями об ужасных подробностях своих недавних преступлений, а в темных глубинах ее души зрели новые планы, еще более жестокие.
    Вплоть до последнего времени перед отъездом в Биче она применяла к своим жертвам иглы, ножи хлысты и докрасна раскаленные кочерги. Обмазывала обнаженных девушек медом и, со связанными за спиной руками, приказывала увести в лес, и там в дневную жару они становились добычей ос и муравьев, прежде чем ночью их пожирали дикие звери. Когда девушки из горных деревень, сильные физически и обладавшие крепкими нервами, все же падали в обморок во время истязаний, она приказывала Дорко поджечь свернутую промасленную бумагу между их ног, чтобы, как она выражалась, «разбудить их». Но сейчас стояла студеная морозная зима, и она замирала в предвкушении удовольствия отдать свои жертвы во власть мрачной силы снега и льда.
    И вот, сидя за пиршественным столом, она мысленно в деталях перебирала последний случай.
    Это произошло несколько недель назад. Эржебет ехала в Биче на свадьбу Юдит Турзо по главной дороге, где снег не был так глубок, и сновавшие маленькие зверьки хотя и были уже покрыты шерстью цвета слоновой кости, но все еще носили на себе следы бурой краски поздней осени. Внутри кареты, устланной медвежьими шкурами и меховыми покрывалами, было тепло. Укутанная шкурами куниц, как распушившийся по случаю зимы роскошный зверь, Эржебет дремала. Ее очень удручала необходимость ехать на свадьбу только тому, что это было ее родственной обязанностью, по целым неделям вести жизнь почетного гостя, никогда не оставаясь одной, находясь в окружении незнакомых слуг, которые в любую минуту могли войти в ее комнату. Не говоря уже о самой хозяйке, которая всюду могла ходить беспрепятственно. Утомленная тряской путешествия в Биче, она была так раздражена, что ощущала приближение знакомых ей странных и пугающих симптомов, которые в семье Батори всегда возникали в случае противоречия их желаниям или перед приступами гнева. Без всякой причины она велела разыскать и привести к ней одну из молодых служанок, сопровождавших ее в дороге, даже припомнила имя девушки. В полубредовом состоянии перед ее глазами проходила вереница лиц молодых деревенских девушек, тех, кого она отмечала про себя, пока они отчитывались об уборке в комнатах или в саду. Более того, при ней постоянно был список их имен. Итак, немедленно именно эта, и никакая другая, должна была стать сегодня жертвой.
    Девушка явилась в слезах. Ее втолкнули в карету прямо перед графиней, которая сейчас же набросилась на нее и принялась ее яростно кусать и щипать всюду, куда только могла дотянуться. Как обычно бывало прежде и как часто происходило потом, когда графиня предавалась своему садистскому распутству, она и на этот раз впала в порочный экстаз, которого так сильно жаждала.
    Пока ее спутники толпились вокруг кареты хозяйки, которая все еще была не в себе, крестьянская девушка бесшумно выскользнула на мягкий снег из ужасной, скрывающей вампира повозки, и она унеслась прочь, сливаясь с горизонтом, уже серым в этот короткий зимний день. И так она останется там, пока не спустится Ночь, и в привычных ей сумерках будет прикладывать к своим ужасным ранам снег и прислушиваться к леденящим душу крикам рыскающих в ночном лесу хищников. Но темная масса удалявшейся по дороге кареты, внезапно замедлила движение. Клубы мрака заколыхались, и вдруг ярко вспыхнули факелы. Молодая крестьянка вскочила на ноги и прямиком по полю побежала прочь. Скоро ее догнали, снова втащили в карету, где уже поджидали Дорко и Йо Илона. Дорко прикрикнула на служанку, но графиня, склонившись вперед, что-то коротко шепнула ей на ухо. Когда уже подъезжали к замку в Илаве, слуги отправились к замерзшей канаве, ощетинившейся по краям сухим камышом, чтобы набрать воды из-подо льда. Йо Илона сорвала с молодой служанки одежду, и теперь обнаженная девушка стояла на снегу в кругу света факелов. На нее стали лить воду, которая тут же замерзала. Эржебет оставалась в карете и смотрела на зрелище через открытую дверь. Из последних сил девушка попыталась вырваться, податься поближе к теплу факелов, но тут на нее снова вылили воду. Она не могла даже упасть и стояла, окаменев, как сталагмит, и сквозь лед были видны застывшие в беззвучном крике синие губы.
    Ее похоронили в поле, на обочине дороги. Труп зарыли неглубоко в землю, под корнями диких тюльпанов и голубых гиацинтов, которые зацветут поздней весной.
    В планы Эржебет не входило повторять подобные экзекуции за Илавой, где они были уже слишком близко от Биче, а во владениях Турзо она не собиралась выставлять свои кровавые развлечения на общее обозрение.
    Девушка, убитая под Илавой, не была единственной, умерщвленной таким способом. Впоследствии эту изощренную пытку Эржебет каждую зиму повторяла в обледенелых купальнях и во дворах замков, принадлежащих Батори, в Лека, стоявшем высоко на горных склонах, в Керечуре, в Чейте.
    Потому-то и смотрел Турзо с таким пристальным вниманием на свою прекрасную кузину, невозмутимо восседавшую за праздничным столом. Ведь слухи о произошедшем у Илавы, по дороге в Бичевар, распространились среди соседей со скоростью лесного пожара.
    Мажордом Эржебет Бенедик Дезео был надежен, как вся дьявольская троица. Но слуги графини, каждый день пьянствовавшие под лестницей вместе с прислугой
    Биче, плели самые жуткие истории, чтобы скоротать долгие зимние вечера. Это происходило каждую ночь, когда Йо Илона и Дорко были заняты приготовлениями госпожи ко сну.
    Так вокруг Эржебет Батори стягивалось невидимое кольцо ужаса.
    По возвращении графини в замок в Верхней Венгрии соседние деревни одна за другой отказывались предоставлять девушек для ее свиты. Не помогали уже те надежные уловки, на которые обычно шли Дорко и Йо Илона. Их проклятое везение отвернулось от них. Напрасно сулили они новую одежду, тщетно расхваливали выпадавшую на долю девушек честь состоять при такой знатной семье. Стало ясно, что пора начинать поиски в областях, еще не уплативших свою страшную дань, и в таких отдаленных краях, откуда бы девушки добирались целый месяц. Теперь старухи уже не отваживались дважды заезжать в одну и ту же деревню. Слухи бежали впереди них. Говорили уже, что графиня ухитрялась совершать убийства даже в тех домах, куда ее приглашали в гости. Эржебет была полностью поглощена своей страшной охотой. Она, подчиняясь своей привычке к немедленному исполнению желаний, и теперь требовала, чтобы в трех или четырех замках, состоявших в ее владении, постоянно было бы наготове по нескольку девушек. Для поиска «служанок» наняли множество женщин самого разного возраста. Занимавшиеся этим делом Отваш и Барзоня, например, знали все. А было ли известно остальным женщинам, например жене пекаря Чабо, какая страшная участь ожидала молодых крестьянок? Они завидовали новой накидке и юбке своей товарки, полученным за очередную жертву, направленную в замок. Некоторые из девушек видели графиню только издалека, во дворе, когда она отправлялась на охоту, они оставались служить в кухне или прачечной, пока не приходил день, когда их вызывалив комнату графини. По какому жребию выбирала она их имена из своего длинного списка? Это осталось тайной, но известно, что наружная привлекательность имела для нее большое значение. Когда во время их путешествий хозяйка выделяла среди других ту или иную девушку, Йо Илона обычно делала все возможное, чтобы уговорить ее оставить свою деревню и присоединиться к ним. Она даже отправлялась в деревни чтобы уговорить матерей отпустить девушек в услужение к графине.
    Как-то раз это произошло в доме Каты Надашди. В тот день Илона вернулась, победно ведя за собой целую компанию здоровых и легкомысленных девушек из Егера, готовых отправиться в Чейте.
    После того как умер граф Ференц Надашди, дьявольские силы полностью одержали верх над сознанием и душой его вдовы. Нередко ночами она уходила в лесную чащу и выла там на луну, а когда возвращалась обратно, неизменно сопровождаемая своими верными черными кошками, надевала на голову корону из черных и серебряных листьев шалфея и белены и танцевала со своей тенью, вызывая в воображении образ древнего божества.
    Никто не знал об Эржебет всего. Она была «лесной ведьмой». По соседству с Шарваром в то время жила старая колдунья, которая часто наблюдала за тем, как графиня скачет верхом, вытаптывая крестьянские посевы. Ее звали Анна, но, по никому не ведомой причине, она называла себя Дарвуля. Эта желчная и совершенно бессердечная старуха была настоящим исчадием ада.
    У этого кладезя колдовских познаний и набиралась графиня своей дьявольской силы, навсегда повенчавшись со всем тем, что было ядовитым и смертельным. Благодаря Дарвуле ее безумие принесло вскоре спелые плоды. Дарвуля добилась этого посредством колдовства, заботливо очищая с помощью самых низких средств избранный ею для графини путь от препятствий, опасаясь, что у Эржебет не хватит сил преодолеть их. В подвальной комнате, похожей на склеп,
    Дарвуля терпеливо чертила тайные знаки, подсказанные ей колдовским чутьем. Зачарованная Эржебет смотрела, как, пробуждая силы зла, колдунья творит перед ней свое собственное волшебство, и это было единственное таинство, к которому она хотела бы причастится.
    С появлением Дарвули в замке окончательно воцарилась атмосфера бесконечных слезли страданий. Как-то раз Каталина, а может быть, и Йо Илона внезапно П0чувствовала жалость к узницам, в ожидании своей «части запертых в клетки, и покормила их. Приболевшая в тот день графиня узнала через Дарвулю об этом и вызвала виновную к себе в спальню, где та на себе испытала укус чудовища.
    Пастор из Чейте Поникенус, не отличавшийся большой смелостью, смертельно боялся Дарвулю и особенно ее черных котов. Черная кошка, перебежавшая дорогу, считалась плохой приметой. Между тем замок был переполнен этими тварями, и, увидав, как они во все стороны снуют перед ним на лестнице, пастор пугался до умопомрачения и позже на суде свидетельствовал, что они не раз кусали его за ноги.
    Для крестьян Верхней Венгрии было обычным надрываться на работе, уподобляясь тягловому скоту. Они носили в деревянных бадьях воду из реки высоко на холм, в замок, чистили дворы и пропалывали клумбы с фиалками и розовыми кустами, ухаживали за обвивавшим стены диким виноградом, зеленоватые соцветия которого наполняли воздух тяжелым ароматом, стирали многочисленные скатерти и постельное белье. Из этих людей, живших хуже деревенской скотины, грубых Дома, но боязливых в замке, способных руками удержать волка, но падавших ниц при виде графини, она истребила не менее шести с половиной сотен. Излишне упоминать о том, что, нанимаясь на службу в замок, никто из них заранее не мог предположить, какие страшные наказания будут нести они даже за самые небольшие проступки. Они поступали, как кошки или сороки, не упуская случая стащить все, что плохо лежит или выглядит съедобным. Они не придавали значения тому, что болтали о многих вещах. Между тем обо всем этом без промедления доносилось Дорко и Йо Илоне. Если Эржебет была в хорошем настроении и мирно дремала на воздухе, хмельном от запаха фиолетовых лилий, специально привезенных с горных клонов для украшения ее спальни, то все проходило гладко: Дорко всего лишь срывала с провинившейся одежду, и та под пристальным взглядом графини продолжала работать обнаженной, пунцовой от стыда либо в таком виде стояла в углу. В своем неведении о настоящих страшных забавах графини они должны были бы предпочитать всем остальным наказаниям, о которых им пока еще ничего не было известно, эти, почитаемые ими за самые неприличные и позорные.
    Но если у Эржебет выдавался тяжелый день или она была чем-то раздражена, то как же плохо приходилось какой-нибудь девушке, стащившей пару монет! Йо Илона разжимала ей пальцы рук и держала их так, а Дорко или сама графиня щипцами доставали из пламени камина раскаленную докрасна монету и клали ее в раскрытую ладонь девушки. Если вдруг обнаруживалось плохо выглаженное белье, то в дело шел нагретый утюг, который Эржебет собственноручно прижимала к лицу нерадивой прачки. Был случай, когда Дорко обеими руками насильно открыла рот девушки, а графиня сунула конец утюга прямо в горло несчастной жертвы.
    Если в такой черный день какая-нибудь неосторожная девушка, занятая шитьем, произносила несколько слов, Эржебет тут же бралась за иголку и накрепко зашивала болтушке рот.
    ...Роже де Бриквилль говаривал, обращаясь к уже известному нам Жилю де Рэ: «Уверяю вас, что мне будет гораздо спокойнее, если мы убьем эту девушку».
    На чердаке замка Машкуль, одно время принадлежавшего виконту Рене де ля Сюз, который предательски отобрал его у своего брата Жиля де Рэ, под сеном были спрятаны черные высохшие трупы сорока мальчиков.
    Их как раз собирались сжечь, когда этому помешало неожиданное появление виконта. Поэтому их в спешке затащили наверх и забросали сеном. Когда Жиль де Рэ снова завладел замком, служанка его жены однажды случайно забрела в это помещение на чердаке и в ужасе, спотыкаясь и крича, бросилась вниз. Роже де Бриквилль схватил ее за руку и привел к Жилю. Они не сочли происшествие достаточно серьезным, чтобы убить любопытную девушку, но так ее запугали, что она до самого суда над маршалом хранила молчание.
    Все это произошло в Пуату незадолго до 1440 года. Когда в 1680 году, спустя много лет после смерти графини Эржебет, на чердаке принадлежавшего графини Эржебет Батори замка Пиштян нашли хотя и не сорок, но по меньшей мере дюжину останков молодых служанок: старая ведьма Дарвуля в тщетных попытках уничтожить тела залила их целыми ведрами негашеной извести.
    В XVI веке воды и горячие грязи Пиштяна уже были известны своими целебными свойствами. Здесь среди многих других можно было увидеть и Эржебет Батори. Отправляясь сюда, она брала с собой свою обычную, тщательно подобранную компанию, с помощью которой собиралась скрасить монотонность процедур. Здесь, посреди заросшей по обеим сторонам лесом долины, на берегу реки Ваг стоял ее замок, и жилось в нем весьма комфортно. Каждое утро элегантная компания по мосту в бричках перебиралась на противоположный берег, где рядом с бившими струями горячих источников, на лужайке рядом с лесом выстраивались в ряд красные и зеленые тенты графини и ее приближенных. Защищенная зонтиком от ярких солнечных бликов на воде, Эржебет, желавшая сохранить фигуру, погружала тело в целебную грязь, укрываясь от посторонних взглядов плотными занавесками. Так же как и остальные дамы и господа, чья кровь была испорчена обильными возлияниями за праздничным столом, она приезжала сюда в поисках облегчения от досаждавших ей болезненных приступов подагры и ревматизма, но не только за этим. Первой ее заботой было сохранить красоту лица и тела.
    Вероятно, именно благодаря грязям Пиштяна ей удалось избежать предательских признаков старения появления которых она боялась больше всего. В Чейтё она, страдая, прикладывала припарки из ядовитых листьев; но сюда она приехала в поисках тепла, чтобы погрузиться в мягкую, прогретую солнечными лучами грязь. Она обычно оставалась там безмолвная и недвижимая, всеми порами кожи стараясь впитать тайные силы, рожденные при гниении корней в черной земле удобренной плесенью и мертвой растительностью.
    Старшая дочь Эржебет Анна, решив, что ей тоже будут полезны воды Пиштяна, объявила, что скоро приедет вместе с мужем, Миклошем Зриньи, так как в Венгрии обычно женатые пары были неразлучны. Эржебет Батори была слишком занята, чтобы думать о детях, и только в ее отношении к младшей дочери Кате можно было усмотреть некоторую материнскую привязанность. Несмотря на это, она не могла не заверить Анну и Миклоша, что будет рада их видеть. Тем не менее, она была раздражена предстоящим визитом. От членов этой семьи всегда можно было ожидать неожиданного появления в самый неподходящий момент. Предвкушая фантазии, которые не могли не возбудить в ней пары серных источников, она позаботилась о том, чтобы ее сопровождали Дорко и несколько тщательно отобранных девушек, хлопотавших сейчас вокруг нее, исполняя свои ежедневные обязанности.
    Как только Эржебет получила известие об отбытии в Пиштян дочери и зятя, она собрала всю эту шумную и довольно подозрительную компанию и под надзором Дорко отправила в потайную часть замка, приказав верной надсмотрщице наказать девушек, потому что была в ярости от вторжения дочери в свои планы. Затем решила как следует заняться своей внешностью и провела несколько дней в заботах о лице и фигуре, кроме этого ни о чем больше не думая.
    Определенно, Анна и ее муж чувствовали себя неловко в этой атмосфере; особенно это касалось Миклоша, который не мог понять образа мыслей и жизни своей теши, ее привычки злоупотреблять косметикой и такого пугающего, мрачного блеска, остававшегося в ее глазах, несмотря на возраст и вдовство. А когда Анна пыталась говорить с ним об этих вещах, он лишь молчал в ответ.
    Ванны, обеды и танцы между тем шли своим чередом. Лечебные процедуры были слишком утомительны, чтобы еще выезжать на охоту, и после обеда, когда на замок опускалась горячая полуденная тишина, все подолгу отдыхали в своих спальнях.
    А тем временем внизу, в подземелье, куда никто, кроме своих, не мог проникнуть, за толстыми стенами несколько молодых служанок плакали от голода. Вот уже восемь дней Дорко не кормила их, и в придачу к этому каждую ночь их вытаскивали наружу и подолгу держали в ледяной воде. Скоро умерла первая из них; остальные остекленевшими глазами смотрели через решетку узкого окна, как пышные подсолнухи в саду качают своими головами, полными семян, и их привкус, пусть даже горьковатый, мучил воображение несчастных девушек. Они уже не были способны самостоятельно передвигаться. Из узкой комнаты, в которой они лежали сбившись в кучу, они могли слышать беззаботные голоса, доносящиеся из полей и садов, и приглушенные, неясные звуки музыки и танцев в другой части замка.
    Первых умерших Дорко спрятала под кроватью в одной из спален и закрыла их шкурами. Тем не менее, держа это в тайне, старалась делать так, чтобы видели, как она носит туда пищу, будто пленницы еще живы. Но вскоре запах разложения сделался невыносимым, и Дорко с трудом удалось убедить графиню закопать тела. Когда пришло время покидать замок и возвращаться в Чейте, Эржебет послала за девушками, но выжившие слишком слабы, чтобы идти. Она очень рассердилась и отругала Дорко за то, что та превысила свои полномочия. Неужели ей придется уезжать без их сопровождения и по дороге домой скучать до слез? Тогда наименее слабую из девушек все-таки затащили в карету графини Она умерла по дороге. Об остальных никто не беспокой идея; их оставили умирать под присмотром Дорко, и последующие несколько дней стали самыми неприятными в ее жизни. Некоторые тела она бросила в канал, окружавший замок. Трупы всплыли на поверхность, их пришлось вылавливать и искать более подходящее укрытие. Дорко решила спрятать их на маленьком клочке земли, где она уговорила кого-то из слуг их захоронить. Но длинноносая гончая Миклоша Зриньи разрыла их однажды во время прогулки с хозяином и прибежала к нему, неся в зубах гниющие части трупов. В тот раз он решил промолчать, но с этого дня смотрел на свою тещу с нескрываемым ужасом, ибо факты, в которых он прежде только подозревал графиню, теперь уже не подлежали сомнению. Открытие, сделанное собакой, потрясло и лакеев, да так, что они наотрез отказались помогать Дорко. Теперь и она не осмеливалась закапывать тела, пока в доме были гости. Она облила известью те трупы, которые еще оставались на чердаке и издавали такой сильный запах, что слуги не решались приближаться к этой части замка. Оставшись в одиночестве, Дорко пять ночей провела в саду, копая могилы, и возвращалась, принося один за другим зловещие свертки. Покончив с этим, она отправилась в Чейте, проклиная смерть и широко шагая на освежающем осеннем воздухе, помогавшем ей избавиться от запаха, которым она пропиталась насквозь.
    Как большинству вдов, ей приходилось рассчитывать в основном на себя, и ее собственное благополучие, как и благополучие ее детей, сохранность замков и других владений зависели только от нее самой. Венгрия взбунтовалась в октябре 1605-го. Бокшай восстал против императора. Предлогом послужила старая вражда между католиками и протестантами. Вся Трансильвания встала под его знамена. Остатки войск и гайдуки перешли на его сторону, когда Бокшай объявил себя князем и правителем Трансильвании — вместо семьи Батори. Надо заметить, что турки подлили масла в огонь, подкупив гайдуков и склонив их к мятежу против императора. Вену охватило пламя.
    Нойштадт был окружен. Пресбург оказался в большой опасности.
    Эржебет Батори сильно надеялась на обещания Турзо защитить ее замки в Шарваре и Чейте, находившиеся в опасной близости от Нойштадта и Пресбурга. Ведь одно ее имя вызывало ненависть у восставших: венгры слишком хорошо помнили об ужасах того времени, когда страной правили ее кузен Сигизмунд и дядя Андраш. Теперь Эржебет, как и остальным венгерским феодалам, попрятавшимся в своих замках, тогда как их соотечественники сражались против австрийцев, предстояло самим позаботиться об укреплении замков и усилении их гарнизонов. Эржебет надеялась, что герцог Турзо успеет предупредить ее в случае возникновения крайней ситуации, тот самый Турзо, которого позднее, в конце 1609-го, 150 членов парламента изберут пфальцграфом Венгрии. Однако, полагаясь только на него, она не могла чувствовать себя по-настоящему защищенной. И Эржебет часто, на превосходной латыни, писала письма во Францию министрам императора, прося денег и покровительства. В письмах как бы подразумевалось, что к ней, слабой женщине, измученной невзгодами и вдовством, вряд ли смогут отнестись без внимания.
    Жизнь Эржебет в Чейте была полна сложностей. Хотя феодалы по-прежнему владели своими крестьянами и теми ремесленниками, которые составляли часть «имущества», в их владениях уже стали появляться свободные жители — торговцы и ремесленники, которые подчинялись мэрам и их советникам — «сельским старостам». Хотя Чейте был небольшим населенным пунктом, он имел статус «свободного города», что давало все установленные для города привилегии.
    Поэтому Эржебет не могла делать там все, что ей хотелось. Например, она не смогла бы поставить на центральной площади виселицу и вздернуть на ней преступника, что послужило бы примером остальным, это противоречило бы гражданскому сознанию и доброму имени деревни. Местные же члены совета имели право изучать все инциденты и в случае несогласия выражать протест. Тогда ей бы пришлось обратиться к властям в Пресбурге, и, если бы поднялось восстание, для восстановления порядка власти отправили бы три сотни солдат королевской армии. А они бы разграбили город, набив свои карманы и пополнив королевскую казну. Именно поэтому Эржебет предпочла замкнуться в гордом одиночестве в стенах своего замка, где все было в ее власти.
    Ее великолепие — приемы, меха, драгоценности — стоило дорого. К тому же после смерти мужа часть дохода от поместья необходимо было делить между детьми, оставляя львиную долю для наследника Пала Надашди, за чем бдительно следил его опекун.
    Эржебет вечно не хватало денег: все, что поступало из-за границы, стоило очень дорого. И особенно дорогими были вещи, привлекавшие ее, привыкшую жить в обществе людей с изысканными вкусами, для которых синонимом прекрасного служило необычайное. Даже внутри страны меха выделывались специально приглашенными из Италии мастерами, и конечно же у людей знатного происхождения драгоценности должны были быть из Парижа, шелк — из Лиона, а бархат — из Венеции или Генуи.
    В ведении домашнего хозяйства феодалы оставались типичными венграми: консервативными и медлительными; хозяйство заботило их в последнюю очередь. О комфорте никто не думал, венгерские дамы и господа просто не замечали, жестких деревянных табуретов и зимних холодов. Два камина в замке не могли победить вечную промозглость, даже обогреть одну комнату. Однако предметы роскоши — совсем другое дело. Благородные венгерские дамы купались в привозных жемчугах. А в своей слабо освещенной, плохо отапливаемой комнате, обстановка которой понравилась бы разве что человеку со вкусом варвара, посреди беспорядка Эржебет прохаживалась перед испанскими зеркалами, нависающими над дубовыми столами. На туалетном столике перед ней выстроились маленькие, обтянутые парчой кувшины, в которых содержались настои, приготовленные Дарвулей из растений, купленных у местного травника.
    Итак, Эржебет Батори крайне нуждалась в деньгах. Уже несколько раз она обращалась за помощью к первому министру. Наконец, ничего не добившись, несмотря на настойчивость, она решилась на единственный шаг, к которому ее подталкивали сложившиеся обстоятельства: начала продавать те многочисленные замки, которыми владела лично. Однако вскоре оказалось, что потеря доходов от них достаточно весома. И вот, чтобы привлечь удачу, сделать свою красоту, поддержание которой стоило больших денег, еще более неотразимой, Эржебет обратилась к магии.
    В том же году, когда умер Ференц Надащци, Дарвуля сильнее приобщила Эржебет к жестоким радостям, научила наслаждаться зрелищем человеческой смерти, помогая постигнуть тайный смысл этого наслаждения. Раньше графиня, получавшая удовольствие от мучений своих слуг, просто жестоко наказывала их за мельчайшие провинности и упущения. Однако теперь кровь лилась во имя крови, и смерть вершилась во имя смерти. Дарвуля спускалась в подвал и отбирала девушек, казавшихся ей наиболее здоровыми и крепкими. С помощью Дорко она тащила их наверх по ступеням и плохо освещенным переходам, ведущим в прачечную, где хозяйка уже ждала,
    Идя как изваяние на высоком резном стуле. Девушки были полуобнажены, с распущенными волосами. Все — прекрасны и не старше 18 лет, а некоторым не было по 12. Дарвуля требовала, чтобы они были совсем юными и невинными, иначе их кровь не будет иметь магической силы. Дорко вместе с Илоной крепко скручивали им руки и хлестали гибкими прутьями из молодого ясеня оставлявшими на теле глубокие раны. Иногда и сама занималась этим. Когда набухшие кровью рубцы покрывали все тело девушки, Дорко полосовала их бритвой. Кровь текла рекой. Белые рукава Эржебет покрывались алыми пятнами, и, когда все платье приобретало цвет крови, графиня шла переодеваться. Стены и своды были забрызганы кровью. Наконец при появлении признаков близкой смерти жертвы Дорко вскрывала девушке острой бритвой вены, и последняя кровь вытекала из них. Если графиня уставала от криков и стонов терзаемых жертв, она повелевала заткнуть им рты.
    Картина смерти человека не столько пугала, сколько удивляла Эржебет: она разглядывала труп, как будто не вполне понимая, что произошло. Но такое состояние проходило быстро. Дальше ее уже интересовало, как долго могут продолжаться смертные муки, и с этим приходило сексуальное удовольствие, удовольствие некромана.
    Упиваясь собственной безнаказанностью в глубоких подвалах Чейте, она полностью отдавалась этой кровавой феерии, освещаемой дрожащим пламенем факелов, что добавляло зрелищности всем этапам безумного ритуала. Ее охватывало чувство счастья. Последний шаг к безумию был сделан. Эржебет была не в состоянии осознавать происходящее, иначе как бы она могла осуществлять подобное.
    Ее не меньше влекло и другое — удовольствие, приносимое колдовством. То самое наслаждение, которое вызвало особенно пристрастное отношение суда инквизиции к Жилю де Рэ. Тело может испытывать жестокие муки, может страдать, но дух следует неумолимой и непостижимой логике сверхъестественного, мало-помалу становящейся его собственной логикой крови. Грехи, свершенные под воздействием самых ужасных страсти человеческого тела, могут быть отпущены. Во время процесса над Жилем де Рэ то, что на распятие набросили покров, явилось только данью приличиям, и больше не служило ничему. Но что можно сказать о магическом круге, этом неизведанном мире, закрытом древними ключами и ищущем входа в человеческую душу, чтобы вырвать ее из обыденности? И что можно сказать об Эржебет, суеверной и развращенной, чья линия носа прямо продолжала ту же линию ее предков, а слегка скошенный подбородок вызывал образ одновременно и черной овцы, и птицы, несущей этого черного агнца в когтях? Что можно сказать об этой женщине, которая всегда и назло всему всего добивалась? Ее наслаждения не были развлечением — они были непостижимы. Если бы когда-нибудь кто-нибудь смог полюбить одно из этих созданий, при этом хорошо понимая, что составляет духовную основу их существования, и не испытывая страха ни перед ними, ни перед силами, которые послали их миру, то, может быть, в этом мире и не осталось бы больше ни жестокости, ни страха.
    Что касается Дарвули, колдуньи, все происходящее для нее было просто игрой. Она играла потому, что настоящие ведьмы остаются колдуньями на протяжении веков, они вне времени. Она знала, что никто не может отобрать умение управлять силами, которыми она управляла, и вся жизнь создана ими. Подобно верующим, которые, умирая, вверяют себя Господу, ведьмы отдавались естественному течению вещей, куда — они не пытались узнать. Какое значение имело, где развеют их пепел и где они будут после смерти... но куда же они могли попасть еще, кроме как в место вечного возвращения, великий космический источник всего сущего?
    Ведьмы не желали спасения в царстве чистоты. Они боялись ее, чистота означала их собственную смерть, они желали всего лишь проникнуть в суть вещей, овладеть ими и сформировать до того, как они войдут в людей как нечто неизменное.
    Для Эржебет и Дарвули в Чейте путь был свободе,. Провинция была удаленной, обитатели суеверными апатичными. Графиня могла делать здесь абсолютно все, что же касается Дарвули, то каждый боялся, что она заколдует всю семью, поля и скот из-за малейшего недовольства. Эти люди во всем видели проявление мистического; в сущности, они не были ни в чем уверены.
    Необходимость избавляться от тел была постоянным ночным кошмаром для Каталины. Но Йо Илона и таинственная старая карга Дарвуля, всегда молчавшая, к этому давно привыкли и хоронили, не задавая вопросов. Вначале погребение происходило как обычно через церковь. Тела приводили в порядок, обмывали, одевали и оставляли в замке до приезда родственников, чтобы они могли попрощаться с усопшими. Им давались какие-то правдоподобные объяснения и устраивались поминки. Но однажды в замок совсем неожиданно приехала мать повидать свою дочь. Эту юную девушку убили два дня назад, пришлось тотчас найти подходящее место и спрятать тело, поскольку оно было сильно обезображено. Кто-то произнес: «Она умерла», но мать продолжала настаивать на своем желании увидеть хотя бы тело. Но оно было настолько страшно, что люди в замке отказали несчастной и в этом, поспешив похоронить его. Мать ничего не сказала, поскольку была сильно напугана происходящим, но ее бросили в подземелье, так как при судебном разбирательстве она была бы опасна. И вот все больше и больше убитых служанок наскоро забрасывались землей в полях и садах. После приезда Дарвули мгновенно разнесся слух, что графиня, чтобы сохранить свою красоту, принимает изо дня в день ванны из человеческой крови.
    В 1608 году австрийский эрцгерцог Рудольф II, правивший с 1576 года Венгрией и Богемией, отрекся от престола в пользу своего брата Матиаша и окончательно вернулся в Прагу.
    По своему характеру король Матиаш был полной противоположностью своим предшественникам. Во время правления ревностных католиков Максимиилиана Рудольфа венгерских дворян постоянно подвергали преследованиям и обвиняли в предательстве, почти все они воспринимали власть Габсбургов лишь меньшее зло по сравнению с гнетом турок и ненавидели первых почти так же сильно, как и вторых, преданно служа одной только Венгрии. Габсбурги, пропитанные испанским фанатизмом, с трудом терпели то, что почти все представители венгерского дворянства были протестантами. В конце XVI века члены семьи Батори были исключением из общего правила: Сигизмунд из Трансильвании был последовательным представителем католичества.
    Вступив на престол, первое, что сделал Матиаш после коронации, — даровал крестьянам большую свободу вероисповедания. По сравнению со своими предшественниками Матиаш был настроен достаточно прогрессивно и не был склонен к оккультизму. Для него моральным обязательством являлась борьба с дьяволом, как бы он ни назывался. Теперь не так легко стало получить прощение за сношение с сатанинской силой. Подобные действия он расценивал как угрозу собственному авторитету и искоренял их беспощадно, как только сталкивался с ними.
    Если бы судебное разбирательство состоялось за несколько лет до этого, то Эржебет Батори представляла бы себя сама во дворце императора Рудольфа, ее дальнего родственника (ее кузен Сигизмунд был женат на австрийке Марии-Христиане). Но сначала она отправилась бы в Пресбург, где тогда жил император, окруженный астрологами и погруженный в свои магические книги. Она бы говорила с ним своим тягучим голосом и пристально смотрела бы ему в глаза своим тяжелым взглядом. И постаралась бы, чтобы император заметил пергамент, на котором были записаны искупительные заклинания, составленные Дарвулей. Этого было бы достаточно, чтобы смягчить Рудольфа, и наказанием для нее был бы временный домашний арест и клятва заниматься в будущем только безопасным колдовством. Но это время миновало, и такого тайные средства улаживания конфликтов были невозможны.
    Эржебет зашла уже слишком далеко, чтобы отступать, она была неотделима теперь от своих преступлений. Повсюду, кроме Чейте, она ощущала угрозу. Она чувствовала — время начинает обретать над ней свою власть, и ее молодость и красота находятся в опасности Стоит ли ей употребить все силы, чтобы предупредить старение? Следует ли ей для этого полностью объединиться со злом?
    Дарвуля всецело полагалась на кровавые ванны. Этот огонь, поддерживаемый жизнями других, заставлял отступать старение. Она была недостаточно образованна, чтобы вспомнить пример римского императора Тиберия и его кровавые ванны или пляшущих пифий, покрытых кровью. Но она знала и не без оснований повторяла, что, погружаясь в кровь, Эржебет будет неуязвимой и сохранит свою красоту.
    Итак, был вынесен громадный коричневый котел; приготовлены три или четыре цветущие девушки, которых кормили тем, что они хотели, а их место уже заняли четыре других. В следующий раз им предстояло разделить ту же участь. Не тратя ни секунды, Дарвуля крепко скрутила руки девушкам и вскрыла им артерии и вены. Кровь полилась. И когда обескровленные девушки бились на полу в предсмертной агонии, Дорко выливала кровь на графиню, возвышавшуюся как мраморное изваяние.
    Возможность нанести визит в замок Долна-Крупа, к герцогу Брауншвейгскому, послужила Эржебет непредвиденным развлечением. Ее слуги, всегда искавшие повод услужить суровой хозяйке, вернулись с интересными новостями из гостиницы «Три зеленых листка», пая находилась неподалеку от замка. Герцог Брауншвейгский, живший неподалеку, был влюблен во всевозможные механизмы. Особенно в модные в те времена механические приспособления, за работой которых нравилось наблюдать и Рудольфу Габсбургскому, со множеством зубчатых колесиков, цепляющихся друг за друга обвешанных противовесами и производящих ужасающий шум. Подлинным увлечением герцога были часы, которых у него было множество, равным образом немецких. Он пригласил из Германии мастера, чтобы тот изготовил огромный часовой механизм с различными фигурками и мелодией. Тот работал в замке более двух лет, а затем был назначен присматривать за этим сложным механизмом до конца своих дней.
    Часы были достопримечательностью Долна-Крупы. Отовсюду стекались люди, чтобы полюбоваться ими. И среди прочего дворянства — Эржебет. Может быть, именно тогда она разговаривала с часовщиком о своей навязчивой идее — «железной деве» Нюрнберга — знаменитом орудии пыток, о котором он конечно же был наслышан? Вполне естественно, что ей пришла в голову мысль обладать подобным механизмом, «живым», но бездушным — просто машиной. Железная клетка, подвешенная под сводами ее венских подвалов, к этому времени уже совершенно устарела. Именно в Германии, возможно с помощью часовщика из Долна-Крупы, Эржебет заказала «железную деву».
    Этот идол был установлен в подземном зале Чейте. Когда в нем не было необходимости, он лежал в дубовом сундуке, бережно упакованный. Рядом с сундуком был установлен массивный пьедестал, на котором можно было бы прочно установить зловещую женскую Фигуру, сделанную из железа и выкрашенную в телесный цвет. Она была совершенно обнажена, разрисована с соблюдением реалистических физиологических поз и смотрелась как привлекательная женщина. С помощью часового механизма ее губы изгибались в подобии жестокой улыбки, обнажая человеческие зубы, а глаза открывались. Вдоль ее спины, земли, спадала волна густых волос, видимо принадлежавших ранее девушке, которую Эржебет специально искала. Несмотря на то что почти у всех девушек в руге были черные волосы, Эржебет умудрилась платиновую блондинку. Может быть, эти длинные пепельные волосы принадлежали прекрасной славянке, которая попросилась в служанки к графине и была принесена ей в жертву.
    Шея «железной девы» была обвита ожерельем из драгоценных камней. И при прикосновении к одному из них срабатывал часовой механизм. Раздавался лязг потом приходили в движение руки, которые грубо хватали любого, кто оказывался в пределах досягаемости Ничто уже не могло разорвать эти объятия. Из груди «девы» выдвигались пять острых мечей, безжалостно вонзавшихся в тело девушки, попавшей в смертельное объятие, голова девушки запрокидывалась, и волосы падали ей на спину, подобно волосам ее «железной» мучительницы. При нажатии на другой камень объятия ослабевали, улыбка исчезала, глаза закрывались, как будто «железная дева» внезапно засыпала. По одной из версий, кровь заколотой девушки стекала в желоб, соединенный с нагретой ванной. Более вероятно, что ее собирали в огромный чан, откуда потом вышивали на сидящую в кресле графиню.
    Вскоре Эржебет устала и от этих развлечений и перестала присутствовать при ритуале. К тому же сложный часовой механизм быстро заржавел и сломался, и никто не мог его починить. После этого сложного ритуального способа убийства последовали менее изощренные и более разнообразные пытки.
    Позже судьи во время процесса — и король Матиаш в своих письмах — указывали как на отягчающее обстоятельство на то, что все эти преступления были совершены над «лицами женского пола». Непостижимая глубина извращенности этой женщины поразила их.

    В Майаве, крошечной горной деревеньке, жила лесная колдунья Майорова. После смерти Дарвули не осталось ни одного человека, с кем Эржебет могла бы советоваться, разве что с этим карликом-идиотом Фицко да еще с Йо Илоной и Дорко, хорошо известными своим злобным нравом, с Катой, которая в пыточную только затем, чтобы убирать да с этими дьявольскими черными кошками на всех лестницах.
    Эрже Майоровой пришлось занять место Дарвули. Она не только приготовляла зелья, предсказывала будущее сентиментальным девушкам и лечила жен крестьян; местная знать тоже прибегала к ее услугам. Она стала своей в доме Эржебет. Говорили, что она заключила сделку с дьяволом. Она отлично разбиралась в ядовитых травах, знала, как заколдовать людей и как навлечь проклятье на скот. О ней ходили темные слухи. Тем не менее, к ней частенько приходили девушки из окрестных замков, так как, по слухам, она владела секретными рецептами ванн из настоев растений, которые залечивали оспины и ожоги. Майорова тоже иногда приводила девушек в замок.
    Раньше, когда кто-то досаждал Эржебет, она наказывала Дарвуле испечь какой-нибудь из своих знаменитых пирогов. Дарвуля тут же принималась за поиски подходящего яда. Однажды пастор Поникенус получил такой пирог, но ему было известно, какие чувства питает к нему графиня — и не мудрено, ведь он знал о ней достаточно много, — и бросил пирог собаке, которая вскоре сдохла. Для приготовления ядов ведьма использовала ядовитые растения — паслены, болиголов, аконит, собранные на горных склонах.
    Теперь все это проделывала Майорова. Однажды вечером, в разговоре с Эржебет, которая все сожалела по Поводу увядания своей красоты, Майорова заметила, что знает, почему кровяные ванны не дают желаемого результата.
    В самом деле, графиня явно начинала стареть. «Ты лгала мне! — кричала она ведьме. — Ты никуда не годишься! Твои советы не помогают, даже эти кровяные ванны — впустую! А до этого были эти втирания! Они не только не вернули мне молодость, но даже не отсрочили старость. Если ты не придумаешь что-нибудь - убью тебя!» Майорова мгновенно парировала, сказав, что засунет графиню в ад кромешный, если та хоть пальцем прикоснется к ней. «Эти ванны не помогли, потому что в них была кровь простых девушек, служанок, не слишком отличающихся от крови животных. Это не проймет твое тело. Тебе нужна голубая кровь».
    Задумавшись, Эржебет поинтересовалась, много ли времени придется ждать результата. «Через месяц или два ты начнешь замечать перемены». Графиню удалось убедить, и тут же по окрестностям были разосланы ее помощницы для охоты на благородных девушек.
    Посланницы из Чейте бродили от деревни к деревне. Уловка, которой пользовалась Эржебет, чтобы завлечь в свой дом дочерей небогатых дворян, была проста. Слуги объявляли в приукрашенных выражениях, что графиня Чейте с приближением зимы стала чувствовать себя одиноко в замке и приглашает девушек из благородных семей скоротать с ней время, а заодно обучиться хорошим манерам и иностранным языкам. За это она не требует никакой платы и воспринимает только якобы как услугу со стороны девушек.
    Прочесывая деревни и селения, старухи набрали, по крайней мере, 25 девушек. В конце концов, чего могли опасаться дочери баронов в обществе столь благородной дамы? Едва они прибыли в Чейте, как две из них исчезли. Остальных увезли в Подоли, окраинные владения графини. В этой деревне у нее тоже был дом, где и разместили девушек. Оттуда их трупы увозили обратно в Чейте для похорон, не прибегая, впрочем, к услугам Поникенуса.
    Через две недели в Подоли осталось только 2 из 25 девушек, причем одна уже лежала мертвой в постели. Слуги говорили, что все ее тело было усеяно маленькими проколами и нигде не было видно ни капли крови. Последняя девушка была обвинена в попытке убийства Лини, так как якобы хотела завладеть ее золотым браслетом. Она пыталась сбежать, но у ворот ее схватили.
    Она совершила самоубийство кухонным ножом. Хотя подозревали, что Эржебет прикончила ее собственноручно, ибо видели, как незадолго до этого она заходила в каморку.
    Йо Илона, Дорко были недовольны столь быстрой развязкой, ибо им снова пришлось отправиться на поиски девиц благородных кровей. Не долго думая, они решили не утруждать себя и привести к графине простых девушек, выдав их за знатных. Они вернулись в маленький замок с пятью девушками, завели их в задние комнаты, вымыли, накрасили, привели в порядок их руки. Потом одели в одежду, оставшуюся от мертвых девушек, и ближе к ночи привели их к Эржебет. Дорко объяснила, что их нашли в Ново-Месте. На самом же деле это были деревенские пряхи, которые, чтобы не заснуть за работой, пели песни и рассказывали истории. Даже гайдуки, стоявшие на страже и видевшие девушек, заподозрили подвох, но не отважились сказать об этом Эржебет. Это произошло в декабре 1610 года.
    Пресбург был в то время столицей Венгрии. В последних числах того года было назначено заседание парламента под председательством самого короля Матиаша. Пфальцграфы, знать и высшие чиновники тоже были приглашены. Чейте лежал на пути из северо-западных районов Венгрии в Пресбург, поэтому несколько высокопоставленных лиц из числа родственников и близких Эржебет, приглашенных на заседание, попросили у графини разрешения остановиться у нее на Рождество.
    Предлог семейного воссоединения не был Эржебет удовлетворительным, так как Турзо свое имение один и терпел разлуку с любимой Меджери, в свою очередь, приехал из Шарвара, где оставил Пала Надашди. Были и другие важные персоны, кроме того, ожидали самого короля Матиаша II.
    Эта компания, из которой практически полностью были исключены женщины, очень походила на судилище. Эржебет не на шутку встревожилась. Она разослала приглашения всем соседям с просьбой составить им компанию за праздничным столом и хоть как-то заполнить бальные залы, чтобы отвлечь серьезных гостей от их подлинной цели. Но если и так, чего следует опасаться вдове великого Ференца Надашди? Она принялась готовиться к приезду гостей. В черно-белом платье, вся сверкающая из-за драгоценностей, она в толпе фрейлин будет выглядеть божественно и, как всегда, загадочно.
    Несмотря на то, что Дьердь Турзо, великий пфальцграф Верхней Венгрии, был глубоко уважаем королем за честность и отвагу, его постоянно изматывали интригами, самые серьезные из которых исходили от кардинала Форгача, который хотел видеть пфальцграфа католиком, а не протестантом. Вдобавок вокруг родственницы Турзо Эржебет Батори, вдовы его лучшего друга Надашди, ходили грязные слухи, которые стали приобретать угрожающие масштабы. Поговаривали о подземных темницах в Чейте, о «железной деве» и слугах дьявола, о кровяных ваннах. Кастелян Чейте и пастор Поникенус поведали о достоверных фактах: тела четырех девушек со следами пыток на теле были тайно выброшены в снег за укреплениями замка и оставлены на съедение волкам. Жители Чейте открыто выражали неудовольствие и требовали расследования. Кроме того, слухи дошли и до короля, которого проинформировали Меджери и кардинал Форгач.
    Парламент должен был собраться сразу же после Рождества. Эржебет не слишком волновалась, так как в Пресбурге все было в руках Турзо. Чего она боялась, так это Вены и короля. Уже долгое время гуляла молва, что она кровожадная убийца, и она жаждала стереть с лица земли тех, кто встал на ее пути. Любой ценой.
    Как многие преступники, которые начинают верить со временем, что на всю жизнь останутся безнаказанными и стоят на пороге новой прекрасной жизни, потеряла осторожность и совершала порой довольно дерзкие необдуманные поступки, ускорив тем самым свое разоблачение. Тем временем старуха нищенка Кардошка привела еще двух девушек, чье происхождение она даже не удосужилась выяснить.
    Малый замок внизу деревни не смог бы вместить всех приглашенных на Рождество. Он был слишком скромен, хотя его было бы легче обогреть, чем величественный Чейте, стоявший на скалистом выступе, со всех сторон продуваемый ветрами. Но малый замок был слишком близко к центру деревни, и вокруг было много ее жителей.
    Эржебет поспешно отдавала приказания: вычистить верхний замок, чтобы он был готов к тому времени, когда она должна перебраться туда, кроме того, она хочет покинуть Чейте сразу после Нового года. Хотя у нее зарождались предчувствия чего-то недоброго, серьезно об этом она не задумывалась, ее волновало только уединение в стенах замка, где никто не услышит криков жертв, и забота о сохранении своей красоты. Она также готовила перечень новых налогов для своих подданных и запретила хозяевам продавать пшеницу и БИНО прежде, чем будет распродан урожай владелицы замка. «Мне нужно много денег перед отъездом», — говорила она.
    Она действительно делала необходимые приготовления для отъезда в Трансильванию. Она хотела поехать кузену Габору, такому же жестокому, как и она сама.
    Там ее ждет огромный замок, там она найдет себе приют до конца дней, там она сможет предаться колдовству и убийствам.
    За несколько дней до Рождества она перебралась верхний замок. Эржебет исполнилось 50 лет; и поскольку вампир живет не своей жизнью, она тоже стала безличным существом.
    Все в прошлом. Что касается четырех ее детей, она освободилась от них, расселив их в замках. Она выходила в свет, когда не могла найти предлога для отсутствия. Она внушала любовь, но всегда избегала этого бледного пламени, не способного зажечь ее.
    Все, что ей оставалось, — это ее подземное царство где она наслаждалась своим великолепием, где могла не притворяться, что жаждет чужой крови, для того чтобы сохранить красоту.
    Наступило время зимнего солнцестояния. Эржебет знала, что в эту ночь сатана благоприятствует ведьмам, и она намеревалась ее провести в полном одиночестве, ибо слуги были заняты перетаскиванием мебели, завешиванием стен малиновыми драпировками и украшением залов зеленью — гирляндами плюща. Честно говоря, пресбургский парламент выбрал для заседаний неподходящее время. Той самой ночью Эржебет намеревалась ускакать верхом в глубь леса, туда, где курился дымок из отверстия в крыше ведьминой хижины, все время шепча заклинание, предназначенное специально для кануна Рождества.
    Когда в замок пришла лесная колдунья и принесла молоко, Эржебет передала, что хочет наедине побеседовать с ней в спальне. И когда они остались одни, спросила ведьму, может ли та приготовить для нее колдовской пирог для ночного пиршества. Ведьма перечислила, какая ей будет необходима утварь, и сказала, что принесет остальное сама с наступлением ночи. Она рассчитала часы, которые разделяют планеты: в десятом часу Сатурн станет хозяином небес и покровителем злых дел.
    В ночь перед Рождеством в 4 часа утра все было готово: разожжен огонь, глиняные и медные горшки расставлены на полу. Речная вода кипятилась в котле, ядом стояло корыто для приготовления теста.
    Охапки высушенного ядовитого паслена лежали на плитах. В сентябре они еще росли в лесу, эти крепкие растения с сочными стеблями, наполненными соком, прозрачным, как вода, с поникшими цветами багрово-коричневого цвета и с блестящими плодами. Они росли в Карпатах с древнейших времен, их надлежало вытаскивать с корнем и готовить целиком в молоке и иногда в вине. Они использовались, чтобы усыпить женщину, страдающую при родах, или солдат, которым предстояла ампутация. Женщины белили их соком кожу лица.
    Эржебет подошла к чану с кипящим колдовским зельем. Кухню заполнил чад от испарений. Вдыхая запах, она сбросила меха и одежду и ступила в корыто. Стараясь не расплескать ни капли густой зеленой жидкости, ведьма, немного охладив зелье, вылила его на тело графини. Все это время она бормотала что-то на древнем диалекте. В бормотании ее отчетливо повторялись четыре имени. Графиня, в свою очередь, повторяла свое имя: Эржебет Батори, снова и снова. Колдунья отлила половину магической жидкости, чтобы замесить на ней тесто. Позже она отнесла оставшуюся воду в реку, стараясь не пролить ни капли, так как капля, превратившаяся в льдинку на камне, несла в себе частичку Эржебет Батори. Река же заберет в себя магическую воду и ее чары.
    При свете факелов и свечей ведьма замесила тесто, Призывая духов земли и Сатурна. Это тесто опытная колдунья заговаривала против короля Матиаша, Турзо, Великого пфальцграфа, Чираки и Эмерика Меджери, всех тех, кто мог навредить Эржебет Батори.
    На следующий день был канун Рождества. Съезжались гости. Двор был полон повозок и саней. Повсюду слышны были песни, последние ноты которых повисли в студеном воздухе. Слышно было, как прибывали еще гости, — по звону бубенцов и стуку копыт на вымощенной камнем дороге в Чейте. Быстро наступали сумерки.
    В замке играл оркестр, толпа гостей передвигалась по коридорам, освещенным факелами. Празднованы должно было продолжаться три дня. В каминах сжигали целые бревна, и отблески красного пламени смешивались с мерцанием свечей, похожим на лунный свет В блеске драгоценных камней на одеждах все выглядело даже еще более ярким и живым, чем во время летних празднеств; все казалось неземным в этой зимней суматохе. И в этом неземном свете гости немного походили на толпу красивых мертвецов.
    За ужином Эржебет Батори сидела во главе стола. Она была великолепна с черной повязкой на лбу — символом ее вдовства. Рождество все же было семейным праздником, и прием давался в резиденции покойного Ференца Надашди. Привыкшая жить по ею самой установленным законам, она ощущала угрозу, зависшую в воздухе. Турзо или Меджери? Кто отважится выступить против нее? А может, сам король Матиаш, известный моралист и сторонник рационального? Они, конечно, были опасны, но и тупы. Эржебет, в ожидании колдовского пирога, переживала события прошлой ночи, чувствуя, что все ее тело, будто насквозь пропитано зельем. И насколько далека она была от людей, сидящих за этим столом, болтающих и смеющихся. Они могут спастись или погубить себя, ибо они живые существа. Но сама она никогда не была по-настоящему собой. В чем она должна была раскаиваться, она, абсолютное ничто?
    Что положила ведьма в этот заговоренный пирог, какой яд? Может, яд большой полосатой жабы? Это не имело значения для Эржебет. Ее волновало лишь то, чтобы король, пфальцграф и судьи не строили ей препятствий, и чтобы скрытая угроза исчезла. Если же они не поддадутся ее чарам, если их человеческая воля окажется сильнее духов прошлого, то они отомстят ей. С этим никто не сможет совладать. Гости поглощали съестное, но тот отведал пирога, почувствовали себя плохо, как будто огонь ворвался в их желудки. Но ни Турзо, ни кроль Матиаш, ни Меджери, для кого и было выставлено это угощение, не притронулись к нему. Эржебет требовалось время, чтобы заказать другое блюдо специально для них. Но вокруг было так много людей, что она не отваживалась начинать все сначала. Кроме того, теперь ей было известно, зачем все они решили провести Рождество в Чейте. Король, Турзо и Меджери все знали. Турзо получил письмо от Андраша Бертони, старого пастора, предшественника Поникенуса (это письмо было найдено в церковных архивах).
    По совету короля Турзо приехал, чтобы потребовать объяснений от Эржебет. Поначалу он намеревался наедине побеседовать с кузиной и замять все дело. Жадовский, личный секретарь пфальцграфа, по традиции должен был быть свидетелем и потому расположился в соседней комнате. Турзо был в ярости. «В этом письме (Бертони) тебя обвиняют в убийстве девяти девушек, ты похоронила их у церкви Чейте, рядом с могилой графини Оржаг», — начал он, сдерживая гнев. «Гнусная ложь! — кричала графиня. — Это мои враги, в первую очередь Меджери, придумали все это! Конечно, я велела Бертони похоронить этих девушек тайно, но лишь из-за опасной болезни, разразившейся в замке. Мы Должны были предупредить распространение болезни любой ценой. Кроме того, пастор Бертони — старый ОЛУХ, и он не знает, что говорит». — «Но о тебе везде говорят! Что ты мучаешь и убиваешь девушек, мало того, купаешься в их крови, чтобы навсегда сохранить красоту!» Эржебет упрямо все отрицала, хотя Турзо сказал, что и в самом Чейте нашлось несколько свидетелей. В конце разговора Эржебет заявила, что даже если бы все это и было правдой, он, Турзо, не имеет никакого права судить ее. «Ты ответишь перед Богом! — рычал он. — И перед законом, за уважением которого я призван следить. Если бы я не думал о твоей семье, давно бы упрятал тебя за решетку».
    Посовещавшись с Жадовским, пфальцграф решил со брать в Пресбурге всех членов семьи Батори, которые будут там, и наказать им строго следить за Эржебет чтобы не допустить новых преступлений. В семейном совете приняли участие Георгий Драгет из Гомонны, председатель совета Земплина, и Миклош Зриньи, у которого не оставалось сомнений насчет Эржебет после того как его собака раскопала останки мертвой девушки в саду в Пиштяне. Их обоих беспокоила репутация семьи. Их жены, дочери Эржебет, умоляли пощадить мать и попытаться замять дело. Все сошлись во мнении, что пфальцграф, дабы сохранить честное имя рода, тайно препроводит Эржебет из Чейте в Варанно, продержит ее там какое-то время, а потом отправит в монастырь.
    Турзо рисковал своим положением пфальцграфа, но, хотя и догадывался, что Эржебет пыталась отравить даже его самого, не желал прибегать к самым суровым мерам. Родственники были удовлетворены. В глубине души Турзо считал, что кузина должна предстать перед судом, но не мог допустить публичного разоблачения.
    Не только Турзо владел доказательствами. Король тоже был осведомлен из своих источников. Первым обо всем прознал Эмерик Меджери, наставник сына Эржебет. Дело было так. Деревенский житель, поклонник служанки графини, попросил у своей девушки свидания, но не получил ответа. Молодой человек был не на шутку встревожен. Он был смелым крестьянином. Его девушка тоже была крестьянкой, и ее обязанностью было приносить в замок ведра с речной водой. Парень прождал ее и на следующий день, но вместо нее за водой пришла другая девушка, она и сказала ему, что его подруга исчезла. Первой его мыслью было пойти и рассказать все пфальцграфу — о слухах, которые ходят об Эржебет, о постоянных исчезновениях служанок Возможно, он побоялся, что его не станут слушать. Тогда он поехал в Пресбург и там был принят Меджери, который после беседы, вооруженный свидетельством, отправился прямиком к королю.
    На своем потрепанном от частого использования пергаменте Эржебет написала имена тех, она подвергала проклятию, тех, кто был способен разоблачить ее. «Ты, Маленькое Облако, защити Эржебет, ибо я в опасности... Пошли своих 90 котов, пусть они поспешат и прокусят сердце короля Матиаша, а также Мозеша Чираки, верховного судьи, и моего кузина Турзо, пфальцграфа, пусть они разорвут на части сердце Меджери Красного...»
    Праздники закончились, и гости разъехались. Эржебет Батори осталась одна. Наконец-то она могла сбросить маску гостеприимной хозяйки. Слуги уже знали о приближающемся приступе гнева и спешно прятались в темных углах замка. Графиня должна была дать выход накопившейся злобе, боли и страху, мучившим ее.
    Незадолго до праздников ей рассказали о Дорице, которая приехала около месяца назад из отдаленной деревеньки. Эта красивая крестьянская девушка и представить себе не могла, сколько вкусной еды есть в замке. Она не смогла удержаться от искушения и стянула со стола грушу, вымоченную в меду. Ее проступок не остался незамеченным. Конечно, гнев графини вызвал отнюдь не факт кражи. Что ее раздражало, так это король Матиаш, Турзо и особенно этот проклятый Меджери, которые вышли невредимыми, несмотря на расставленные для них сети, и отправились на заседание парламента в Пресбурге. Наверно, духи отвернулись от нее.
    Впрочем, она привыкла, что люди быстро оставляли ее Возможно, дело было в гнетущей атмосфере, установившейся в замке. Но Эржебет не страшилась одиночества. Вся ее жизнь прошла в одиночестве, между ней и миром была огромная пропасть. Только здесь, в ее замке, ее власть была безгранична, и она упивалась ею.
    Дорицу привели в зловещую промозглую прачечную едва прогреваемую жаровней. Там никто не услышит криков. Эржебет было необходимо немедленно впасть в экстаз, оторваться от реальности, усладить свою кровью жадную душу.
    В этой подвальной комнате Чейте разворачивала очередная кровавая драма. Эржебет с закатанными рукавами, вся в крови, визжала и дико хохотала, металась вдоль стен, не сводя горящих глаз с жертвы. Две старухи, вооруженные разнообразным инвентарем: щипцами, кочергами, раскаленными углями — продолжили пытки. Дорица была обнаженной, светлые волосы падали ей на лицо, руки были крепко связаны. Эржебет уже нанесла ей более сотни ударов плетью и даже утомилась. Потом она скомандовала, чтобы привели еще двух девушек и подвергли такой же пытке. Полумертвая, Дорица слепо глядела на своих подруг, на графиню, на кровь на стенах. Эржебет тоже вся была в крови, рукава ее одежды прилипли к телу. Она сменила одежду и вернулась к Дорице. Девушка, несмотря ни на что, не хотела умирать. Дорко перерезала ей вены на руках, и тогда Дорица, наконец, упала замертво. Две другие девушки уже агонизировали, когда графиня покинула прачечную с пеной у рта, изрыгая проклятия.
    Собравшийся в Пресбурге парламент заслушал управляющего замком. Обвинение, выдвинутое против Эржебет Надашди, потрясло собравшихся. И самое ужасное во всем этом, что графиня Чейте, не удовлетворяясь кровью девушек-крестьянок, убивала дочерей знатных венгров. Подобную жуткую историю нельзя было придумать нарочно.
    Три дня парламент занимался делом Эржебет Надашди. Пфальцграф был в замешательстве. Он проконсультировался со своим секретарем и с друзьями и снова счел возможным настаивать на первоначальном решении. Но от короля прибыл посланец, и Турзо не мог более колебаться. Король предписывал ему отправится в Чейте и на месте удостовериться в справедливость обвинений, предпринять расследование и немедленно наказать виновных.
    Однако, несмотря на приказ, пфальцграф медлил с поездкой в Чейте. Хотел ли он дать Эржебет время убежать в Трансильванию? Во всяком случае, родственники графини и Турзо делали все, что было в их силах, чтобы отложить путешествие. Только Меджери настаивал на том, чтобы Турзо отправился немедленно. И он нагрянул внезапно. Вместе с ним в Чейте выехали граф Зриньи и граф Меджери.
    Турзо, хорошо понимающий, что его гордая кузина будет защищать свой замок до последнего, взял с собой вооруженных солдат. В Чейте к ним присоединился пастор Поникенус. Они беспрепятственно прошли потайными ходами и обнаружили комнаты, в которых совершались преступления. Оттуда исходил явственный трупный запах. Вскоре вошли в пыточную с окровавленными стенами. Некоторые части «железной девы» все еще валялись на полу. Они увидели высохшую кровь на дне больших чанов, маленькие клетушки, в которых держали девушек, глубокую нишу в стене, в которой их прятали от людей, два ответвления коридора, один из которых вел вниз, к деревне, и заканчивался в маленьком замке, другой уходил за стены крепости, куда-то в холмы около Визнове, и, наконец, лестницу, ведущую в верхние комнаты. И там, около двери, Турзо и его спутники увидели распростертое обнаженное тело мертвой девушки, которое было превращено в одну страшную рану. Кожа была разодрана в клочья, на ногах и руках обнажены кости, волосы были выдраны Целыми клочьями. Ее бы не узнала даже собственная мать. Это была Дорица.
    Ошеломленный Турзо наконец получил бесспорные доказательства. Он прошел дальше и обнаружил еще двух девушек, одна еще билась в предсмертной агонии, Другая, обезумевшая, все пыталась куда-то спрятаться.
    В глубине подвала обнаружили нескольких испуганных до полусмерти девушек, ожидавших своей очереди, Они рассказали Поникенусу, что сначала их морили голодом, а потом заставили есть своих же убитых подруг. Более того, они рассказали о потайном ходе, ведущем маленькую комнату, куда их приводили несколько раз.
    Оставив охрану в коридоре, пфальцграф, Меджери и Помикенус взошли по ступеням. Поникенуса при этом искусали дьявольские коты.
    Эржебет Батори не нашли в замке. Едва она покончила с последними преступлениями и вышла из транса как, бросив все, направилась в малый замок. Там и нашел ее, надменную и высокомерную, Турзо. Она уже ничего не отрицала, наоборот, заявляла, что ее принадлежность к высшей знати дает право делать все это.
    В уложенной для поездки в Трансильванию повозке, стоявшей на заднем дворе, были найдены инструменты для пыток: утюги, иголки, ножницы для нанесения увечий и многое другое. Все эти вещи сохранены в маленьком музее в Пиштяне, где Эржебет, как нам уже известно, иногда принимала грязевые ванны.
    Подавленный всем увиденным, пфальцграф объявил свое решение: «Эржебет, ты дикое животное. Твои дни сочтены, ибо ты не достойна дышать земным воздухом и жить под светом Бога. Ты больше не принадлежишь к человеческому роду. Ты должна исчезнуть с лица земли. Тени будут окружать тебя в твой остаток жизни, принуждая каяться в зверских поступках. Может, Бог и простит тебя. Госпожа Чейте, я приговариваю тебя к вечному заключению в собственном замке».
    Для Эржебет это было страшное наказание.
    Потом Турзо повернулся к ее слугам: «Вас будет судить трибунал». Он приказал заковать их в цепи, а также позаботиться о двух девушках, которые еще оставались в живых. Наконец он проводил Эржебет в ее комнату и ушел.
    Турзо никак не мог оправиться от всех свалившихся на него впечатлений. Он сказал родственникам, что разделяет их опасения, что наказание вынесено не слишком суровое. «Я бы убил ее на месте, если бы не совладал с собой». Но добавил: «В интересах рода все будет сохранено в тайне, а если ее будет трибунал, об этом узнает вся Венгрия. Но после того, что я видел, я больше не хочу помещать ее в монастырь». Меджери и поверенный короля усомнились, ю его величество удовлетворит такое решение. У них было свое доказательство: маленькая книжечка, найденная в спальне графини, куда она записывала имена своих жертв с краткими характеристиками: «Она была маленькая», «У нее были черные волосы». В списке значилось 610 человек.
    Но даже после этого Турзо отказывался предавать графиню Чейте публичному суду, говоря: «Пока я являюсь пфальцграфом, этого не случится. Семья не должна быть опорочена из-за этой ведьмы. Король согласится со мной, в этом я убежден».
    Эржебет привели в главный замок, в ее комнату, и оставили там без слуг, некоторые из которых были мертвы, а других увезли в другую деревню люди пфальцграфа.
    Вечером пастор Поникенус собрал в зале внизу деревенских жителей и вместе с ними принялся молиться об осужденной. Но с самого начала его молитве все время мешали. Вот что он рассказывал об этом в письме своему другу:
    «Когда я начал молиться, я услышал вой котов. Я решил пойти и посмотреть, в чем дело, но ничего не обнаружил. Я сказал слуге: «Пошли со мной, Янош, если ты увидишь кота во дворе, поймай и убей его. Не бойся». Но мы не обнаружили ни единого кота. Слуга сказал: «Я отчетливо слышу шорох мышей в маленькой Комнате». Мы тут же отправились туда, но тоже ничего не нашли. Когда я начал спускаться во двор, внезапно появились шесть котов и черная собака, которые пытались напасть на меня. «Убирайтесь к дьяволу», — закричал я и прогнал их палкой. Они скрылись во дворе, и мой слуга побежал вслед, но не смог никого отыскать. Пастор Янош Поникенус опрометчиво решил проведать Эржебет и предложить свои услуги. Он взад6 собой прислужника и, войдя в огромную комнату, нашел колдунью в мехах и драгоценностях, которые она намеревалась увезти в Трансильванию. В том же письме он сообщал:
    «Она встретила нас такими словами: «Явились, два выродка! Смотрите, что вы сделали со мной!» Я сказал, что ничего не делал с ней. «Если и не вы, то кто-нибудь еще в вашей церкви говорил обо мне!» Еще раз я повторил, что ничего не говорил о ней. «Подождите, — продолжала она, — вы умрете первыми, вы во всем виноваты! О чем вы думаете? Мой кузен Габор идет из Трансильвании спасать меня!»
    Пастор продолжал: «Я думаю, что все это время она призывала дьявола и духов мертвых. Но мы знаем, что произошло в 1610 году, до ее разоблачения. Она потеряла колдовское заклинание, которое сделала ей Дарвуля. Эта ведьма написала его на пергаменте в ночь, когда звезды благоприятствовали ей. Она взяла Эржебет в лес, После того как они удостоверились, что звезды и облака расположены должным образом, женщины стали возносить молитву Маленькому Облаку. До этого другая женщина, Дорко, поведала ей секрет власти над врагами — заклинание Черной Курицы».
    Пораженный, Поникенус закричал: «Христос умер за тебя!» На что она ответила: «Что за открытие! Даже работники на полях знают об этом!» Он пытался дать ей молитвенник. Она отказалась, сказав, что будет поступать по своему разумению. Пастор спросил: «Почему ты считаешь, что я причина твоего разоблачения?» «Я ничего не скажу тебе: я твоя госпожа. Как ты, чернь, можешь так разговаривать со мной?» — «Послушай, ведь ты буквально разрывала на куски тела бедных и скармливала другим их мясо».
    Пфальцграф собрал судей в своем замке в Биче. Суд начался 2 января 1611 года и продолжался шесть дней. Эржебет не привозили на суд. Дознание было предпринято Гашпаром Байари, кастеляном Биче, и судебным исполнителем Гашпаром Кардошем. Королевский судья — Теодос Сирмиенсис — прибыл из Пресбурга. От церкви присутствовал пастор Биче Гашпар Наги. Это было настоящее судебное разбирательство с 20 судьями и 30 свидетелями. Каждому из обвиняемых задавали по 11 вопросов. Обвиняемыми были: Уйтвари Янош по прозвищу Фицко, Йо Илона, нянька, Доротия Центес по прозвищу Дорко, Каталина Бенизки, прачка Вопросы задавались на венгерском языке, и иногда обвиняемые не понимали, что от них хотят, ибо говорили на местном диалекте Чейте. Ответы были довольно путаными, но судьям было ведено не оказывать на них давление.
    6 января 1611 года трибунал снова собрался в совещательной палате замка Биче. Председательствовал королевский судья. По обеим сторонам от него сидели за столом пфальцграф и королевский поверенный.
    В зал заседаний пригласили кастеляна замка, судебного исполнителя и писаря. Исполнителя попросили зачитать обвинение. Слушание происходило при полнейшей тишине. Исполнитель монотонно перечисляв множество страшных преступлений, совершенных на протяжении шести лет в комнатах, прачечной, каморка) и подвальных помещениях замка Батори.
    Он кончил читать; в зале по-прежнему стояла тишина. Первым нарушил ее королевский поверенный: «Есть в этом деле много неясностей; есть преступления, о которых в допросах почти ничего не упомянуто». Кастелян вздрогнул, ведь это он вел допросы. Но пфальцгра прервал: «Все по закону». Именно он принудил кастеляна не говорить ничего о тех преступлениях, которые совершила лично Эржебет, в частности о кровяных ваннах. С его точки зрения, и так было сделано достаточно намеков на собственноручно ею совершенные пытки истязания и убийства.
    Королевский поверенный был непреклонен. Он не был удовлетворен результатами расследования и не мог счесть его законченным. Он заявил, что необходимо задать обвиняемым еще несколько вопросов, например - «Сколько знатных девушек было убито?»
    Представитель короля также настаивал на подробном расследовании случаев с кровяными ваннами. Во время допроса, заявил он, упоминались другие сообщники; необходимо внести ясность по поводу их отношения к делу, с тем чтобы все виновные понесли справедливое наказание. Пфальцграф ответил: «В этом нет необходимости. Это только затянет процесс, а я желаю завершить его как можно скорее».
    Они долго спорили. Королевский судья настаивал на том, чтобы Эржебет тоже предстала перед судом, на что пфальцграф раздраженно воскликнул: «Я прекрасно знаю, что мне делать, и смогу убедить короля, что поступил правильно!»
    Затем были заслушаны показания свидетелей. Слушание затянулось до ночи, а на большой площади Биче тем временем устанавливали плаху и столб для сожжения.
    На следующее утро судья зачитал обвинительный акт. «Мы собрались здесь по приказанию пфальцграфа Турзо Бетлемфалви, главы суда Дравы, и от имени его величества короля Матиаша. Секретарь Георгий Жадовский провел расследование дела Яна Уйвари Фицко, Йо Илоны, Доры Центес и Каталины Бенизки. Его величество, по воле Бога, избрал пфальцграфа Дьердя Турзо защищать добро против зла. Поэтому пфальцграф, в интересах общества, собрал суд и приказал учинить расследование с тем, чтобы получить доказательства вины Эржебет Батори, вдовы уважаемого Ференца Надашди. Правдивость обвинений была доказана свидетельствами слуг. Когда пфальцграф узнал об этих преступлениях, он вместе с графом Зриньи и графом Меджери отправились в Чейте. Своими собственными глазами он увидел то, о чем рассказывали свидетели... Вооруженный бесспорными доказательствами, пфальцграф приговорил Эржебет Батори к пожизненному заключению в ее собственном замке. Ее помощники сознались во всем перед судом; и в отношении их пфальцграф рекомендовал применить высшую меру наказания».
    Потом заслушали свидетелей.
    Георгий Кубановик, житель Чейте. Видел труп убитой девушки, и как эту девушку мучили и жгли.
    Ян Валко, Мартин Янковик, Мартин Крацко, Андраш Ухровик, Ладислав Анталовик, все жители Чейте, лакеи. Томаш Зима подтвердил захоронение двух девушек на кладбище в Чейте и одной в Подоли.
    Ян Чрапманн разговаривал с девушкой, которой удалось бежать. Она видела саму графиню за пытками своих служанок.
    Сужа — эта девушка прислуживала четыре года графине и осталась невредимой, поскольку была протеже кастеляна замка в Шарваре Бичиерди. Подтвердила, что Эржебет совершила все эти страшные преступления с помощью Йо Илоны, Дорко, Дарвули и Фицко, которые исполняли ее приказы. Ката была добросердечной: если она и била девушек, то против своей воли. Она тайно приносила несчастным еду, рискуя своей жизнью.
    Илона, вдова Ковач, прислуживала Эржебет три года. Говорила, что видела 30 мертвых девушек. Она рассказала также о приготовлении ядов и о колдовских заклинаниях.
    Анна, вдова Штефена Гонци. Среди мертвых Девушек была найдена и ее дочь, которой было всего лишь 10 лет.
    Суд, заслушав свидетелей, объявил:
    «Суд признает, что показания свидетелей вполне доказывают вину Эржебет Батори. Она совершала страшные преступления против женщин, так же как ее помощники Фицко, Йо Илона и Дорко. Мы осознаем, что эти преступления заслуживают наказания, и мы решили, что касается Йо Илоны и Доры Центес, к ним должно быть применено следующее наказание: у них должны быть оторваны пальцы, так как посредством их они совершали свои дикие преступления; затем их следует заживо сжечь на костре.
    Что касается Фицко, то суд постановил, что он должен быть сначала обезглавлен, а потом брошен в огонь. Приговор будет приведен в исполнение немедленно».
    Солдаты подвели преступников к палачу. Йо Илона упала в обморок, когда ей оторвали четвертый палец. Ее поволокли к огню. Дорко потеряла сознание, когда увидела Йо Илону привязанной к столбу. Фицко подвели к плахе, и палач отрубил ему голову одним ударом огромного топора.
    Спустя несколько десятилетий после описываемых событий подробности судебного дела всплыли на свет: записи о нем были найдены среди развалин старого замка в Биче. Бумага, на которой была записана кровавая история Эржебет Батори, была настолько попорчена и изгрызена крысами, что едва удавалось что-либо разобрать. Записи об этом деле долго ходили по руками, долгое время хранились в архивах монастыря в Грене и недавно были обнаружены в национальных архивах Будапешта. Среди них оказались и записи секретаря Турзо — Жадовского, а также письма короля Матиаша.
    Король в своем письме упрекал пфальцграфа в излишней снисходительности, но все же отдал приказ, чтобы Эржебет была тайно доставлена в Чейте. Историки — современники описываемых событий не могли словами в полной мере отразить красоту Эржебет и ее венероподобные формы и просто отказывались понимать, как такое прелестное создание могло принимать ванны из человеческой крови.
    Чудовище заточили в Чейте. Она гневно кричала и не выказывала признаков ни слабости, ни раскаяния, когда последний раз ее провезли в санях по склону, ведущему к замку. Она была одна. Фрейлины покинули ее, слуги закованы в цепи. Она прошла сквозь ледяные комнаты, в которых еще заметны были следы недавнего празднества. Солдаты препроводили графиню в комнату. Она знала, что это конец: ее заклинание утрачено, и его не вернуть. Когда потеря магической формулы была обнаружена, Эржебет призвала ведьму, которая сразу же принялась за изготовление дубликата древней формулы. Но чернила и зелья нельзя было изобрести заново. Ее сила ушла от нее, и скоро уйдет и красота. Она была из рода Батори, которые сначала выигрывали, а потом все теряли. Ей оставалось только прислушиваться к звукам, к стукам на крыше и зубчатых стенах, к отдаленному вою волков.
    Тем временем в Пресбурге два ее родственника и Турзо делали все, пытаясь избежать огласки и скандала. Пфальцграф написал в Прагу, где в тот момент находился король Матиаш. Король ответил немедленно: «Эржебет незамедлительно казнить». Турзо послал королю второе письмо, в котором напоминал, что она вдова воина, из благородной семьи, ее имя — древнейшее в Венгрии и его нельзя осквернить. С просьбой о помиловании обратились к королю Миклош Зриньи и Пал Надашди.
    В марте королевская мадьярская судебная палата отправила королю Матиашу свой протест против снисходительного приговора пфальцграфа. Король ответил, что Турзо делал все в соответствии с долгом.
    Но настоящая причина, почему Эржебет не отдали на растерзание палачу, содержалась в другом послании судебной палаты королю Матиашу: «Ваша воля, о король, выбрать между топором палача и пожизненным заключением. Но мы советуем не прибегать к казни, так как воистину никто от этого не выиграет».
    17 апреля король наконец уступил. Парламент в Пресбурге хотел конфисковать замки Эржебет и сокровища, но семья снова вступилась. Аргументы были те же: ее семья, ее муж, ее имя.
    Король даже по закону не мог взять в казну треть ее состояния, так как Эржебет оставила все сыну Палу Надашди. Первоначально состояние было разделено между четырьмя детьми, но в конечном счете единственным наследником был объявлен Пал Надашди. После смерти отца Пал стал главным управителем графства Эйзенбург. Он был помолвлен с Юдит Форгаши из одного из самых благородных семейств Венгрии.
    Таким образом, высший судебный орган не решился приговорить Эржебет к смерти, поскольку судьи сочли, что она не была ответственна за смерть девушек из благородных семей, а только за смерть слуг и простолюдинок, что было, конечно, неправдой. Она была посажена под замок, и никому не было разрешено общаться с ней. Но графиня и не требовала для себя такого права.
    ...В Чейте прибыли каменщики. Они заложили камнем окна комнаты, в которой была заключена Эржебет, оставив только узкую полоску в самом верху, через которую было видно небо. Потом они начали возводить толстую стену напротив двери в ее комнату, оставив только небольшое отверстие для передачи еды и воды.
    Когда эта работа была закончена, в четырех углах замка соорудили виселицы, что должно было свидетельствовать о том, что здесь находится приговоренный к смерти.
    Замок опустел, слуги ушли, только каменщики приходили изредка что-то доделать. Эржебет находилась в полном одиночестве. Самое необходимое ей передавали через щель в стене. Никакого огня, только узенькие полоски лучей солнца и света луны. Эржебет сложила бледные красивые руки, которые она теперь не мыла, меха спали с ее плеч. Увидит ли когда-нибудь она снова свое отражение в зеркале, факелы на столах, пиршество со множеством гостей, фрейлин, надевающих на нее платья? Она ли была той, кто сидел в подвале в трансе, созерцая, как отрывают пальцы, мучают и истязают мое тело, вскрывают вены? Кто был тем существом, лившимся в нее, Эржебет, последнюю из рода Батори? Почему она находится в заточении, страдает за то, что подчинялась своей потребности, не сознавая, что делает? Эти дикие потребности как бы жили помимо ее воли, вне ее.
    По теплу и солнечным лучам, еле пробивавшимся сквозь маленькое отверстие, она узнавала, что наступило лето. Когда дни становились короче и холодало, она понимала, что наступает зима. Ориентиром ей также служили слабо доносившийся запах боярышника, мха и дождя, грустные крики улетающих птиц. Да и это все с трудом удавалось различить. Она прожила в заключении два с половиной года, не надеясь ни на что и ничего не требуя, полуживая от голода. Они не призывала к себе никого, силы в ней потихоньку иссякали. Она не оставила никакой записки на решетке, через которую ей передавали хлеб и воду. Она лишь составила новое завещание за месяц до смерти, которое было подписано в присутствии двух свидетелей, которые, впрочем, не видели ее. В документах записано:
    «Она попросила разрешения изложить свою последнюю волю, и мы послали за двумя свидетелями. Они поклялись, что это действительно ее завещание, написанное в Чейте, и что она составила его, будучи в здравом рассудке и по своей воле. Она отдавала Каталине свой замок в Керецтуре, но только временно. Она не хотела отдавать его, пока Георгий Другет (из Трансильвании. — Ред.) не позаботится о ней в тюрьме. Остальное ее состояние делится между детьми, возвращаясь в конечном счете к Палу Надащди.
    Воскресенье, 31 июля 1614 года».

    Эржебет умерла 21 августа 1614 года, когда восходящий Меркурий поворачивается спиной к тем, чей дух он отравил. Было два свидетельства о ее смерти: одно на латыни в журнале секретаря Турзо Георгия Ждановского и другое — Крапинаи Иштвана.
    Она умерла, не видя света и без отпущения грехов И ее призрак все еще блуждает по развалинам Чейте Даже в нижнем замке кто-то встретился с ее призраком увешанным драгоценностями; он указывал на стену. Когда разломали стену, был обнаружен тайник, в котором Эржебет спрятала некоторые драгоценности, когда готовилась к бегству: гранаты, топазы и жемчуг.


    Выдержки из судебных записей
    Допросы от 2 января 1611 года.

    Бич, замок Георгия Турзо, великого пфальцграфа Верхней Венгрии. Присутствовало 20 судей и 30 свидетелей. Обвиняемым было задано по 11 вопросов.

    1. Уйвари Янос по прозвищу Фицко.
    — Как долго вы жили в замке графини?
    — 16 лет, с 1594 года, меня насильственно привел Мартин Чейте.
    — Сколько женщин вы убили?
    — Я не помню, сколько всего, я убил тридцать семь девушек, госпожа пятерых из них закопала в яме, когда пфальцграф был в Пресбурге, двух — в маленьком саду, в пещере, двух — в церкви в Подол и. Еще две были привезены из замка Чейте, и их убила Дорко.
    — Кого вы убивали? Откуда привозили девушек?
    — Не знаю.
    — Кто привозил их?
    — Дорко и еще одна женщина отправлялись на их поиски. Они заверяли родителей, что девушки будут в услужении у графини, и с ними будут обращаться хорошо. Мы целый месяц ждали последнюю девушку из отдаленной деревни, и она была убита сразу же. Женщины из различных деревень соглашались поставлять девушек. Я сам уходил шесть раз на поиски вместе с Дорко. Была женщина, которая не убивала, а только захоранивала. Женщина по имени Яна Барсовни также нанимала слуг из округи Тапланафальв; также женщина, хорватка из Шарвара и жена Матиаша, которая напротив дома Жалай. Одна женщина, Цабо, приривозила девушек, даже свою дочь, хотя знала, что та будет убита. Йо Илона тоже привозила их. Ката никого не привозила, но захоранивала девушек, убитых Дорко.
    — Какие пытки вы применяли?
    — Им связывали крепко руки и избивали до смерти, пока все тело не становилось черным, как уголь. Одной девушке суждено было вынести более двухсот ударов, прежде чем она испустила дух. Дорко обрезала им пальцы один за другим, а потом перерезала вены.
    — Кто участвовал в пытках?
    — Била Дорко. Йо Илона раскаляла докрасна кочергу и прижигала им лицо, засовывала в рот раскаленное железо. Когда швеи плохо выполняли свою работу, их отводили в пыточную для наказания. Однажды сама госпожа вложила одной пальцы в рот и разорвала его. Женщина по имени Илона Кочишка тоже мучила девушек. Госпожа колола их иголками, она убила девушку из Ситки за кражу груши.
    В Керецтуре была убита молодая знатная девушка из Вены; старуха спрятала трупы, а потом закопала их; я помогал им закапывать одну в Подоли, двух — в Керецтуре и одну — в Шарваре.
    Госпожа всегда награждала старух, после того как они успешно мучили девушек. Госпожа сама разрывала тела девушек щипцами и разрезала кожу между пальцами. Она выводила их обнаженных зимой на улицу и окунала в ледяную воду. Даже здесь, в Биче, когда госпожа собиралась уезжать, она заставила одну служанку стоять по шею в ледяной воде; та пыталась сбежать и за это была убита.
    Даже если госпожа не мучила их сама, это делали. Иногда девушек на целую неделю оставляли без еды и питья; нам запрещалось приносить им что-либо. За какую-либо провинность швеи должны были выполнять работу обнаженными на глазах мужчин.
    — Где закапывали трупы, и сколько их было?
    — Была старуха, которая захоранивала. Я сам похоронил четверых. Они были закопаны в нескольких замках: Лезтитце, Керецтуре, Шарваре и Бечко. Эти девушки были заморожены заживо, так как их облили водой и выставили на мороз. Одна из девушек сбежала, но ее поймали.
    — Графиня сама принимала участие в пытках?
    — Иногда, но чаще она принуждала делать это других
    — Где все происходило?
    — В Бечко — в кладовке, в Шарваре — в безлюдной части замка, в Чейте — в прачечной и в подвальных каморках, в Керецтуре — в маленькой комнате для переодевания. В карете, во время путешествий, госпожа колола их иголками.
    — Кто видел это или знал об этом?
    — Мажордом Дежко Бенедек, слуги, Иезорлави Ионтек по прозвищу Железная Голова, убежавший в Нижнюю Венгрию и знавший о многом, так как развлекался с Эржебет Батори. Он похоронил много девушек, но никто не знает где.
    — Сколько времени графиня занималась пытками?
    — Все началось, когда еще жив был ее муж, но тогда она никого не убивала. Граф знал обо всем, но не обращал особого внимания. Только с появлением Дарвули пытки стали более жестокими. У госпожи была маленькая шкатулка с зеркальцем, глядясь в которое она произносила заклинания целыми ночами. Колдунья Майорова из Майавы приготовила специальное зелье, которое принесла Эржебет, и искупала ее однажды ночью в воде, которую использовала потом для приготовления теста. После она отнесла оставшуюся воду в реку. После того как она искупала ее второй раз в оставшейся воде, она замесила в этом корыте тесто для пирога, который предназначался королю, пфальцграфу и Меджери. Те, кто съели его, заболели.

    2. Йо Илона.
    Она находилась в услужении у графини 10 лет, ее взяли как няньку к трем девочкам и Палу Надашди. она не знала, сколько девушек было замучено, но сказала, что очень много. Она не знала ни их имен, ни откуда они. Сама лично убила около 50 девушек.
    Она била девушек жестоко, Дарвуля обливала их холодной водой и оставляла так на всю ночь на холоде. Сама графиня клала им в руки раскаленные монеты или ключи.
    В Шарваре Эржебет на глазах своего мужа Ференца Надашди раздела молодую девушку, его родственницу, вымазала ее медом и выставила в саду на растерзание муравьев и насекомых. Ей, Йо Илоне, поручали класть масленую бумагу между ног девушек и поджигать ее.
    Цабо из Вены привозила много девушек в обмен на деньги и одежду. Силвачи и Даниэль Ваз видели, как госпожа раздевала и мучила девушек. Она убила даже Зитчи из Экседа. Женщинам, приводившим девушек, раздавали подарки — жакет или новую юбку. Дорко перерезала им вены на руках ножницами. Было столько много крови, что надо было разбрасывать уголь вокруг кровати графини и менять ей одежду. Дорко также надрезала распухшие тела девушек, а Эржебет разрывала их щипцами. Однажды около Вранова она убила девушку, которую Йо Илоне было поручено немедленно похоронить. Иногда их закапывали на кладбище, иногда под окнами. Даже в ее замке в Вене графиня искала место, где она могла бы мучить. Постоянно приходилось мыть стены и пол. Когда Дарвулю разбил паралич, за мучения принялись другие слуги.
    Она не знала, где захоранивали все трупы, но в Шарваре пятерых зарыли в яму для хранения зерна. В Керецтуре школярам платили за то, чтобы они закапывали тела. Куда бы ни приезжала Эржебет, она первым делом искала подходящую комнату для пыток.
    Бальтазар Поки, Штефен Ваги, Даниэль Ваз и другие слуги знали обо всем; знал и некто Кошма. Ио Илона не знала, сколь долго все это продолжалось, так как, когда она поступила на службу, пытки уже практиковались. Дарвуля научила Эржебет самым изощренным пыткам; они были между собой очень близки, Йо Илона знала и даже видела, как Эржебет прижигала девушкам вагину свечой.

    3. Дорко.
    В услужении пять лет, служила Анне Надашди до ее замужества. Йо Илона сделала ей протекцию. Девушки поступали из различных мест. Барсовни и вдова по имени Коечи из деревни Домолк приводили многих. Она добавила, что графиня мучила девушек раскаленными ложками и прижигала им подошвы утюгом. Она рвала их плоть в наиболее чувствительных местах, например груди, маленькими серебряными щипчиками. А когда графиня болела, девушек приводили к ее постели, и она кусала их. За одну неделю умерли пять девушек; Эржебет приказала их бросить в комнату, и, когда она уехала в Шарвар, Ката Бенизки должна была закопать их в яме для зерна. Иногда, когда трупы не удавалось скрыть, их хоронили с участием пастора. Однажды она вместе с Ката и слугой отнесла девушку на кладбище в Подоли и закопала ее.
    Эржебет мучила своих служанок, где бы ни находилась. На остальные вопросы Дорко ответила так же, как и первые свидетели.

    4. Ката Бенизки.
    Поступила в замок Чейте в 1605 году после смерти графа, в качестве прачки. Она пришла из Шарвара. Не знала, сколько девушек убито, но говорит, что около 50. Она не приводила их и не знала, откуда их брали. Сама не убивала никого, даже иногда приносила им тайком еду, хотя графиня и наказывала за это. Среди тех, кто приводил девушек, были Липтай и Кардошка. Но больше всех приводила Дорко. Ката подтвердила, что это Дарвуля научила Эржебет наиболее жестоким пыткам. Эржебет всегда кричала: «Сильнее, сильнее!» В результате девушек забивали до смерти. Ката подтвердила, что дала 14 юбок двум ее дочерям. Графиня из всех пут предпочитала советоваться именно с Дарвулей. Однажды Эржебет отослала молодых служанок в замок, когда в Чейте приехала графиня Анна Зриньи. Дорко заперла их и оставила умирать от голода, а вдобавок облила их ледяной водой. В другой раз, когда графиня приехала в Пиштян, одна из девушек умерла в карете, а Эржебет продолжала бить бездыханное тело.
    Дорко убила пятерых и приказала Ката бросить их под кровать и приносить им еду, как будто бы они живы. Потом Эржебет уехала в Шарвар и велела Ката сломать пол и захоронить девушек прямо в комнате. Но у Ката не хватило сил на это. Трупы остались под кроватью, и по замку распространилось зловоние, которое ощущалось даже снаружи. В конце концов, их выбросили в яму для хранения зерна. Дорко закопала одну из них в канаве.
    Однажды Эржебет привели двух сестер, из которых она выбрала для пыток самую красивую девушку, дочь чиновника. Там были и другие молодые девушки из благородных семей, и среди замученных в Вене, и в других местах. Барсовни, которая приводила их, всегда находила различные предлоги: обычно она говорила, что за непродолжительную службу у графини девушкам дадут приданое.

                       

www.alisavamp.narod.ru