7
ЛЕСТАТ: ЦАРСТВИЕ НЕБЕСНОЕ
Карибское море. Гаити. Сад Господа Бога.
Я стоял в лунном свете на вершине холма и старался не смотреть на этот рай. Я старался вызвать в памяти образы тех, кого любил. Вместе ли они все по-прежнему - в том сказочном лесу, полном чудовищных деревьев, где я видел свою мать? Если бы я мог увидеть их лица, услышать их голоса!
"Мариус, не строй из себя сердитого отца! Помоги мне! Помоги всем нам! Я не сдаюсь, но проигрываю. Я теряю и душу, и рассудок. Сердца у меня уже не осталось - оно принадлежит ей!"
Но они были вне пределов досягаемости; нас разделяло слишком много миль; у меня не хватало силы преодолеть такое расстояние.
Вместо этого я смотрел на сочно-зеленые холмы с виднеющимися то тут, то там крошечными фермами - мир с картинки, где в изобилии цветут цветы, где красная пуансеттия вырастает высотой с дерево, а облака, несомые свежими ветрами, постоянно меняют форму. Что подумали европейцы, впервые увидев этот плодородный край, окруженный сверкающим морем? Что это сад Господа Бога?
Подумать только, они принесли с собой столько смертей, что коренное население исчезло за несколько коротких лет, уничтоженное рабством, болезнями и непрекращающимся насилием. Ни одного кровного потомка не осталось у тех мирных созданий, которые дышали этим мягким воздухом, круглый год срывали с деревьев спелые плоды и, возможно, сочли пришельцев богами.
Теперь же там, внизу, на улицах Порт-о-Пренс, царили хаос и смерть, но не от наших рук. Они стали неотъемлемой частью истории этого кровавого места, где четыреста лет процветали жестокость и насилие, в то время как вид окутанных туманом холмов оставался невыносимо прекрасным.
Но в маленьких городках, растянувшихся вдоль извилистой дороги, что ведет к лесистой вершине, мы великолепно справились с нашей работой - оба, поскольку выполнила ее она, а я не воспрепятствовал ей. В этих городках не было ничего, кроме крохотных домиков, выкрашенных в пастельные тона, дикорастущих банановых деревьев и изголодавшихся бедняков. И теперь женщины в них распевали гимны и при свете свечей и горящей церкви хоронили мертвецов.
Мы остались одни. И скрывались в развалинах старого дома, который когда-то нависал над долиной, словно цитадель, а теперь прятался вдалеке от узкой дороги - там, где снова рос лес. Минули века с тех пор, как плантаторы покинули это место; с тех пор, как они танцевали, пели и пили вино в этих комнатах, отгородившись ставнями от плача рабов.
Сквозь кирпичные стены вползала бугенвиллея, флуоресцирующая в лунном свете. Из-под вымощенного плиткой пола проросло огромное дерево и теперь отталкивало узловатыми ветвями обломки балок, которые когда-то поддерживали крышу.
О, если бы остаться здесь навсегда - с ней. И забыть все остальное. Никаких смертей, никаких убийств. Она со вздохом произнесла:
- Вот оно - Царствие Небесное.
Внизу, в крошечном поселении, женщины, сжимая в руках дубинки, гонялись за мужчинами. Жрец культа вуду, схваченный на кладбище, выкрикивал древние проклятия.
Чуть раньше я покинул сцену резни и в одиночестве забрался на гору. Я в ярости сбежал, не в состоянии больше при этом присутствовать.
Она последовала за мной и нашла меня в этих развалинах, где я цеплялся за то, что было мне близко и понятно: старые железные ворота, ржавый колокол, кирпичные столбы, увитые ползучими травами, дожившие до наших дней вещи, изготовленные человеческими руками. О, как же она насмехалась надо мной.
- Колокол, созывавший рабов, - сказала она. - Это обитель тех, кто утопил землю в крови. Почему, ты думаешь, меня уязвили и привели сюда призывы простых отверженных душ? Пусть каждый подобный дом падет в руинах.
Мы поссорились. По-настоящему, как ссорятся любовники.
- Ты этого хочешь? - спросила она тогда. - Никогда больше не знать вкуса крови?
- Я был честным - опасным, но честным. Я делал это, чтобы выжить.
- О, как мне грустно. Сколько лжи. Сколько лжи! Что мне сделать, чтобы ты понял? Ты действительно так слеп, так эгоистичен?
Я снова заметил вспышку боли в ее лице, внезапный проблеск волнения, сделавший ее совсем похожей на человека. Я протянул к ней руки.
Мы провели несколько часов в объятиях друг друга - а быть может, мне только так показалось?
И вновь воцарились мир и покой. Я отошел от края утеса и обнял ее. Я услышал, как она сказала, глядя на огромные нависшие над нами облака, сквозь которые лился мрачный свет луны:
- Вот оно - Царствие Небесное.
Мне не нужно было лежать рядом с ней или сидеть рядом на каменной скамье - все это утратило свое значение. Стоять и обнимать ее обеими руками - вот самое большое и чистое счастье. И я опять пил нектар, ее нектар, хотя и плакал при этом: "Вот тебя растворяют, как жемчуг в вине. Тебя нет, маленький дьявол, ты исчез - весь ушел в нее. Ты стоял и смотрел, как они умирают; стоял и смотрел..."
- Нет жизни без смерти, - прошептала она. - Сейчас я - путь к единственной надежде на жизнь без раздора; возможно, другого пути никогда не будет. - Она поцеловала меня в губы. Мне не давала покоя одна мысль: сделает ли она еще когда-нибудь то, что сделала в храме? Сольемся ли мы воедино, впитывая жаркую кровь друг друга? - Послушай, как поют в деревне, тебе слышно?
- Да.
- А теперь прислушайся получше к звукам, доносящимся из того большого города. Знаешь ли ты, сколько людей погибло там сегодня? Сколько совершено убийств? Знаешь ли ты, сколько еще людей падет от мужских рук, если мы не изменим их судьбы? Если мы не увлечем их новым мировоззрением? Знаешь ли ты, сколько продолжается эта битва?
Несколько веков назад, в мою эпоху, здесь находились богатейшие колонии французской короны. Богатые табаком, индиго, кофе. За один сезон здесь сколачивались состояния. Теперь же люди ковырялись в земле, бродили босиком по грязным улицам своих городков; в Порт-о-Пренс гавкали пулеметы, на мостовых валялись груды трупов в ярких хлопчатобумажных рубашках. Дети консервными банками черпали воду из канав. Рабы восстали, рабы победили, рабы потеряли все.
- Но такова их судьба, таков их мир, они - люди.
Она тихо засмеялась.
- А мы на что? Мы бессильны и бесполезны? Как же нам оправдать свое существование? Неужели нам отойти в сторону и наблюдать за тем, что мы не желаем менять?
- А предположим, что это ошибка, - сказал я, - и мир станет только хуже, и в конце концов все обратится в кошмар, непонятный, неисправимый, - что тогда? Но все эти люди будут лежать в могилах, вся земля станет кладбищем, погребальным костром. И ничто не улучшится. Это неправильно.
- Кто же скажет тебе, что это неправильно?
Я не ответил.
- Мариус? - Она презрительно засмеялась. - Ты не понимаешь, что отцов больше нет? Ни сердитых, ни любых других?
- Есть братья. И сестры, - сказал я. - И в каждом из них мы обретаем отца и мать - разве не так?
Она опять засмеялась, но на сей раз ласково.
- Братья и сестры, - сказала она. - Хочешь увидеть своих настоящих братьев и сестер?
Я поднял голову с ее плеча и поцеловал ее в щеку.
- Да, я хочу их увидеть. - У меня бешено стучало сердце. - Пожалуйста, - повторял я, целуя ее шею, скулы и закрытые глаза. - Пожалуйста.
- Пей еще раз, - прошептала она. Ее грудь высоко вздымалась. Я надавил зубами на ее горло, и чудо повторилось - прочная кожа не выдержала, и в рот мне снова полился нектар.
Меня захлестнула горячая волна. Ни земного притяжения, ни времени, ни пространства. Акаша...
Потом я увидел секвойи, дом, где горел свет, и комнату на вершине горы, стол, а вокруг стола... Их лица отражались в темных стеклах стен, в камине плясало пламя. Мариус, Габриэль, Луи, Арман... Они вместе, они в безопасности! Это не сон? Они слушают рыжеволосую женщину. И мне знакома эта женщина! Я ее видел.
Это женщина из сна о рыжеволосых близнецах.
Но я хотел рассмотреть бессмертных, собравшихся за столом. Рыжеволосая девушка рядом с женщиной - ее я тоже видел. Но тогда она была жива. На рок-концерте, в разгар безумия, я обнял ее и заглянул в ее неистовые глаза. Я поцеловал ее и назвал по имени, подо мной словно бездна разверзлась, я погружался в сон о близнецах, который никогда не мог отчетливо вспомнить. Расписные стены, храмы...
Внезапно все померкло.
"Габриэль! Мама!"
Слишком поздно. Я тянулся к ним, я стремился к ним сквозь мрак.
"Теперь ты обладаешь всеми моими силами. Ты можешь умерщвлять, двигать предметы и разжигать огонь. Теперь ты готов отправиться к ним. Но дадим им покончить с пустыми мечтами, с глупыми планами и дискуссиями. Мы продемонстрируем им наше могущество в большей мере".
"Нет, прошу тебя, Акаша, пожалуйста, пойдем к ним".
Она отпрянула и ударила меня.
От этого удара у меня все поплыло перед глазами. Дрожа и холодея, я чувствовал, как боль распространяется по костям, словно ее пальцы застыли у меня на щеке. Я гневно закусил губу, дав боли накатить сильнее и отступить. Я гневно сжал кулаки и остался на месте.
Она твердыми шагами ходила по плиткам, и при каждом движении волосы ее развевались. Приподняв плечи и согнув спину, словно сворачиваясь калачиком, она остановилась у упавших ворот.
Возникли голоса и, прежде чем я смог их остановить, достигли невероятной силы. Но потом резко смолкли, как отступает вода после большого наводнения.
Я опять увидел горы вокруг и развалины дома. Боль в лице прошла, но меня трясло.
Она повернулась и напряженно взглянула на меня, черты ее лица обострились, глаза слегка сузились.
- Значит, они тебе очень дороги? Что они, по твоему мнению, могут сказать или сделать? Ты думаешь, Мариус собьет меня с пути? Я знаю Мариуса так, как ты никогда его не узнаешь. Я знаю каждую тропинку его мыслей. Он алчен, как и ты. За кого ты меня принимаешь, если считаешь, что на меня так легко повлиять? Я родилась царицей. Я всегда правила, я правила даже из храма. - Ее глаза стекленели, надвигался глухой рев голосов. - Я правила, пусть всего лишь в легенде, пусть лишь в мыслях тех, кто приходил воздать мне почести. В мыслях принцев, игравших для меня, приносивших мне дары и молитвы. Чего ты от меня хочешь? Чтобы ради тебя я отреклась от своего трона и от своей судьбы?
Что мне было отвечать?
- Ты читаешь в моем сердце, - сказал я. - Ты знаешь, чего я хочу. Чтобы ты отправилась к ним, дала им возможность поговорить с тобой об этом, как дала ее мне. У них найдутся слова, которых у меня нет. Они знают то, чего не знаю я.
- Но, Лестат, их я не люблю. Я не люблю их так, как люблю тебя! Что мне до их слов? Мне просто не хватит терпения!
- Но они нужны тебе. Ты сама говорила. Как ты сможешь начать без них? По-настоящему начать - не с глухих деревень, а в тех городах, где люди окажут сопротивление. Ты называла их своими ангелами.
Она грустно покачала головой.
- Мне никто не нужен, - сказала она, - кроме... Кроме... - Она заколебалась, а потом ее лицо застыло от неподдельного удивления.
Не успев сдержаться, я издал тихий звук, выражающий беспомощную скорбь. Кажется, ее глаза потускнели, снова зазвучали голоса, но не в моих ушах, а в ее, она смотрела на меня, но меня не видела.
- Но я уничтожу вас всех, если придется, - невнятно произнесла она, ища и не находя меня глазами. - Верь моим словам. Ибо на этот раз меня не сломить! Я не отступлюсь. Я увижу, как осуществятся мои мечты.
Я отвел глаза и посмотрел сквозь разрушенные ворота поверх изломленного края утеса, в долину. Готов ли я был отдать все, что угодно, за избавление от этого кошмара? Пожелаю ли я принять смерть от собственной руки? Мои глаза, устремленные на темные поля, наполнились слезами. Трусость - даже думать об этом! Ведь все это сделал я! Теперь мне никуда не скрыться.
Она застыла как статуя и прислушалась к чему-то. Потом медленно моргнула, и плечи ее дрогнули, словно внутри ее камнем лежал тяжелый груз.
- Ну почему ты не можешь в меня поверить? - спросила она.
- Откажись! - ответил я. - Отбрось прочь подобные видения! - Я подошел к ней и взял ее за руки. Она с трудом подняла голову. - Мы находимся там, где времени не существует, а бедные деревни, покоренные нами, остались такими же, какими были на протяжении нескольких тысячелетий. Позволь показать тебе мой мир, Акаша, хоть крошечную его часть! Пойдем со мной, прокрадемся в большие города, но не с целью уничтожения, а просто затем, чтобы посмотреть!
Ее глаза просветлели, утомление проходило. Она обняла меня, и внезапно мне опять захотелось крови. Я больше не мог ни о чем думать, хотя и сопротивлялся своему желанию, хотя и оплакивал слабость собственной воли. Я жаждал крови. Я отчаянно желал ее и ничего не мог с собой поделать. И мне вспоминались мои старые фантазии, давние видения, в которых я будил ее и водил в оперу, в музеи и на симфонические концерты, показывал ей великие столицы и хранилища всего прекрасного и непреходящего, что было создано мужчинами и женщинами за много веков, - артефактов, стоящих выше всякого зла, несправедливостей и недостатков отдельной души.
- Но что мне делать с такими ничтожными пустяками, любовь моя? - прошептала она. - И ты научишь меня жизни твоего мира? Ах, какая суета. Я выше времени, я всегда была выше.
Но она смотрела на меня так, как будто я разбивал ей сердце, и я видел в ней только печаль.
- Ты мне нужен! - шептала она. И впервые в ее глазах стояли слезы.
Я не в силах был и дальше выносить все это. Как обычно бывает, когда боль застает врасплох, я почувствовал озноб. Но она приложила пальцы к моим губам, призывая к молчанию.
- Хорошо, любовь моя, - сказала она. - Если пожелаешь, мы отправимся к твоим братьям и сестрам. К Мариусу. Но прежде позволь мне еще раз прижать тебя к сердцу. Видишь ли, я могу быть только такой, какая я есть, той, кого ты пробудил своими песнями, - вот я какая!
Я хотел спорить, хотел все отрицать, хотел снова вступить с ней в спор, который непременно оттолкнет нас друг от друга и причинит ей боль. Но глядя в ее глаза, я не находил нужных слов. И вдруг я понял, что произошло.
Я нашел способ остановить ее, я подобрал ключ, все это время он лежал прямо передо мной. Не ее любовь ко мне, но потребность во мне, потребность иметь хоть одного союзника в огромном мире, хоть одну родственную душу, сделанную их того же теста, что и она сама. Она считала, что может сделать меня таким, как она, но теперь поняла, что ошиблась.
- Да нет же, ты ошибаешься, - сказала она, и в ее глазах сверкнули слезы. - Ты просто молод и напуган. - Она улыбнулась. - Ты принадлежишь мне. И если придется, мой принц, я тебя уничтожу.
Я не произнес ни слова. Не мог. Я понял, что увидел, несмотря на то, что она не могла с этим смириться. За все эти века молчания она никогда не была одинока, никогда не страдала от полной изоляции. Все не так просто, дело не только в сидящем рядом Энкиле или в Мариусе, приносящем дары, все было глубже, бесконечно более важно, никогда она не вела войн разума с теми, кто ее окружал, в полном одиночестве!
По ее щекам катились слезы. Две ярко-алые полосы. Ее губы расслабились, брови мрачно сошлись на переносице, но просветленное выражение ни на миг не покинуло ее лица.
- Нет, Лестат, - повторила она. - Ты не прав. Но мы должны довести дело до конца. И если, ради того чтобы ты тесно прижался ко мне, им придется умереть - каждому из них! - пусть будет так. Она раскрыла объятия.
Я хотел увернуться, хотел ответить грубостью на ее угрозы, но она приближалась, а я не двигался с места.
Мы были здесь, рядом, - дул теплый карибский бриз, ее руки, гладили мою спину, пальцы, скользили по моим волосам... Вливающийся в меня нектар переполнял сердце. И наконец-то ее губы на моем горле... ее зубы стремительно пронзают мою плоть... Все так же, как тогда, давным-давно, в храме! Ее кровь смешивается с моей кровью. И оглушительно грохочет ее сердце. Да! Это был экстаз, но я все же не мог сдаться, не мог, и она это знала.